Когда в зале осталось меньше трети, толстяк внезапно ткнул
пальцем в Таргитая.
— Уже? — прошептал Таргитай. — Я не совсем
готов…
Вокруг него мгновенно стало пусто. Певцы отодвигались, будто
от высокого дерева, стоять рядом с которым опасно во время грозы, а гроза, судя
по пьяным крикам и звону железа, нешуточная!
Мрак спрыгнул со стола, крикнул Олегу:
— Бери, а то сомлеет. Споем и спляшем вместе.
В диковатых глазах блеснули красные искры. Толстяк с испугом
смерил взглядом их могучие фигуры, отступил. Мрак шагнул через порог, с силой
сжал Таргитаю плечо. С другой стороны, как в капкане, локоть Тарха зажал Олег.
Зал был огромен, во главе самого длинного стола сидел
низкий, но широкий в плечах киммер с бритой головой — Таргитай не сразу узнал
кагана. Голова повелителя была как пивной котел, между глаз поместился бы кулак
Мрака. Халат на груди разъехался, обнажая иссиня-черную шерсть, густую, как у лесного
зверя. Волосы у кагана росли от самого горла, голова отливала синевой, но щеки
и подбородок были стыдно голыми, как у женщины.
Слева от кагана стояло пустое кресло чуть поменьше и ниже,
на нем лежал старый халат и остроконечный колпак с хвостатыми звездами. Справа
от кагана сидел, выпрямившись и не шевеля шеей, будто проглотил кол, могучего
сложения витязь в бронзе и толстой коже. На бритой голове вздулись капли пота
размером с горошины, на красном распаренном лице блестели мокрые дорожки.
Остальные киммеры, даже одетые как петухи, сидели на простых
деревянных скамьях. Столы перед ними прогибались и трещали. Амфоры с вином,
жареная птица, дичь, жирные куски мяса теснились, падали со стола. Киммеры пили
из деревянных и глиняных кружек, жадно ели мясо диких кабанов, оленей, зайцев,
медвежатину, ели гусей, дроф, утятину, перепелов… Ни листка зелени! Киммеры
орали песни, счастливо обнимались, расплескивали вино — явно награбленное.
Дальние концы столов тонули в дыме и чаде, пролом в стене с огромным Котлом
проступали смутно, иной раз вовсе исчезали за клубами пара, в сизом дыме.
Таргитай поскользнулся на объедках, за столом засмеялись те,
кто еще мог что-то замечать кроме чаши вина. Ноги Таргитая скользили по ковру,
густо покрытому навозом, грязью. Под столом лежали осоловелые псы — даже не
скалили зубы на чужака.
Под ноги швырнули обглоданную кость. Таргитай тут же
споткнулся, за столом взвыли в восторге, и в невров полетели кости, объедки,
швырнули даже пустую амфору.
Мрак, крепко держа Таргитая за плечо, втащил на помост.
Сзади повизгивал Олег, пугливо уворачивался от костей, закрывался локтями.
Каган глухо хохотал, жирный живот колыхался, звучно шлепался на колени, с
чмоканьем отрывался. В животе булькало, квакало, будто каган выпил озеро с его
жителями. Раскатисто ржал, вторя кагану, мокрый от пота полководец. Его
изрезанное жуткими шрамами лицо стало еще страшнее, крупные как у коня зубы
блестели.
Таргитай вытащил свирель, шепнул умоляюще:
— Пляшите… Впереди меня. Я умру, если не буду вас
видеть!
Мрак взял волхва за плечо, вывел вперед. В глазах оборотня
плясало странное веселье, он даже дышал вольнее, словно наконец-то покинуло
страшное напряжение, будто наконец-то свободен, свободен, от всего свободен!
Киммеры ели, пили, ссорились — даже каган уже забыл о
певцах, разговаривал с полководцем. Таргитай заиграл тихо, нерешительно. Мрак
начал притопывать, шепнул:
— Веселее! Без голов уйдем.
Таргитай повел бровью, но мелодию не оборвал. Олег
притоптывал, поводил руками, колыхался, как лозинка на ветру. Мрак чуть
отступил, шепнул громче:
— Играй воинственное! Это зверье, другого не поймут.
Таргитай заиграл громче, мелодия должна войти в человека,
остаться и ожить, потом отнял свирель и запел — громко, сильно, напористо.
Разговоры начали стихать. Таргитай увидел повернутые к нему лица. Он шагнул к
самому краю площадки, оставив друзей.
Киммеры все медленнее двигали челюстями, кружки опускались
на столы. Таргитай повысил голос, даже на дальнем конце столов перестали
жевать.
— Тарх, — сказал Мрак предостерегающе, — нам
за такие песни…
Таргитай запел еще громче, жилы вздулись на горле и
побагровели. Каган сидел неподвижно, глазами не отпускал чужеземного певца.
Полководец хмурился, сжимал кулаки. Один из знатных встал, остановился у
пустого кресла Мардуха, но сесть не решился, остался с вытянутой шеей и
вопросом в глазах.
Пирующие сидели неподвижно. Таргитай держал их в кулаке,
связывал песней.
Перед Таргитаем тихо журчала родная Река, шелестел родимый
Лес. За ним прямо с опушки шла стена спелой пшеницы. Бродили тучные стада,
белоголовый мальчишка гнал ленивых раскормленных гусей. Девушка с длинными
золотыми косами несла на расписном коромысле деревянные ведерки, через края
срывались крупные капли. Между грядок мелкими шажками шла с пучком моркови
старушка, сморщенное, как печеное яблоко, лицо светилось добротой — в этом
племени стариков не убивали: еды хватало. В голубом небе ласково светило
солнышко… Жизнь шла мирная — в ней заключалась высшая мудрость и красота, что
едина для киммеров, невров, бодричей или гипербореев…
Каган метнул быстрый взгляд на пиршественные столы. Все
слушали завороженно, в темных, как ночь, глазах медленно разгорались огоньки.
Жесткие морщины разгладились, ухмылки исчезли. За столом только что пировали,
орали и потрясали оружием самые свирепые воины, отборнейшие из отборных —
теперь там оказались пастухи, охотники, корчевщики, даже пахари и огородники.
Худшее в том, что потрясенно понимали: нет позора быть мирным скотоводом или
земледельцем, а есть бесчестье убивать и грабить, нести боль и страдание…
Полководец наклонился к кагану. Каган выслушал, отрицательно
качнул головой. Полководец заговорил зло, бросая на невра лютые взгляды. Каган
нехорошо ухмыльнулся, кивнул на притихший зал. Полководец стиснул челюсти,
желваки застыли, как рифленая рукоять его тяжелого меча, метнул на невров
обрекающий взгляд и быстро покинул зал. Каган не отрывал от Таргитая
пристального взгляда, в широко расставленных глазах, темных, как ночные болота,
таились страх и приговор.
Таргитай поднял голос до крика. Не песня уже — вопль того
скрытого, но главного, что живет в человеке. Человек или то, что называем
человеком, всю жизнь подавляет это главное, ибо хотя с огненной каплей крови
Рода жить достойнее, но без нее легче, проще. Все существа стараются жить проще
и легче: звери, птицы, рыбы, насекомые… Человек тоже, но тогда уподобляется
этим неразумным тварям, а так нельзя! Он, человек, выше всех творений Рода! Род
создал человека себе на смену!
По их изменившимся лицам понял, что свою нестерпимую боль
сумел перебросить в их сердца, души — сейчас воспламенившиеся частички Рода
жгли души. Киммеры начали вскакивать, другие застыли в агонии, но все смотрели
в глаза Таргитаю.
