— Четыре?.. Считаете, что это весь ваш Народ?.. Ну-ну…
Он уронил голову. Дряговичи не шевелились, даже дышать вроде
бы перестали. Из-за плетеной перегородки слышалось тяжелое дыхание, кто-то
шмыгал носом, отчаянно чесался.
— Зачем шли через Болото? — спросил старик.
Мужики затаили дыхание. Их остроги все так же упирались в
животы пришельцев, но глаза были на губах старика, потом так же разом повернули
головы к Олегу.
— Нас изгнали, — ответил Олег убито. — Мы
надеялись, что вы примете нас. У нас теперь нет племени. Кто нас примет в свое
племя, с теми мы и будем жить.
Мужики переглянулись, кто-то сказал вполголоса пару слов, но
невры не расслышали. Дед долго молчал, тряс седой головой, наконец произнес
погасшим голосом:
— Даже будучи изгоями… вы — невры.
Олег вскрикнул, ощутил в голосе старика неясную угрозу.
— Мы — изгои!
— Невры — народ… странный, — проговорил старик, он
смотрел в пол. — Могучий и опасный. В древних пророчествах сказано, что
когда невры выйдут из Леса… мир уже не будет прежним.
Мужики тревожно переглянулись, острия уперлись пленникам под
ребра. Старик наконец поднял голову, взглянул в лица пленникам.
— Не надо было идти через Болото.
Мрак громыхнул раздраженно, опередив Олега:
— Но мы уже здесь!
— Это беда, — ответил старик. Он снова уронил
голову, голос упал. — Теперь вы знаете, где мы хоронимся.
— От чего хоронитесь? — спросил Мрак.
— От всего, — ответил старик просто. — Мы —
простые, простодушные. А вы — опасные. Вы — невры. Весь мир должен бояться
невров…
Мрак сказал саркастически:
— Потому мы и живем в Лесу?
— Я не знаю, чьей волей… какие боги сумели запереть вас
в Лесу. Какие заклятия наложили, чтобы сковать, усыпить… Но это хорошо для
всего белого света, всех народов и всех земель… Я знаю мало, но достаточно,
чтобы бояться вас…
— Вы всего боитесь! — рявкнул Мрак. Он оглянулся.
Мужики заворчали, острия едва не прокалывали его толстую душегрейку.
— Всего, — согласился старик. — Заяц всего
боится, потому и цел.
— Если бы страх спасал, заяц был бы бессмертным!.. Но
уцелели и волки, а их напугать труднее.
— У вас троих на плечах волчьи шкуры. Значит, гибнут и
волки.
— Все гибнут, — ответил Мрак беспечно, — но
гибнут по-разному. Как и живут! Ладно, живите как зайцы, бобры или болотные
жабы. Нас это не касается. Но зачем тычете этими колючками? Вы спасли нас от
бури на Болоте…
Старик ответил глухим старческим голосом:
— Не спасли… Чушак не знал, что делать. Они не знают,
что на белом свете есть другие люди.
— Понятно, — прервал Мрак, снова опережая Олега,
что беззвучно раскрывал рот, — если бы знал, нас бы оставили. Упыри
закончили бы сами.
Старик проговорил таким тихим голосом, что из-за шума
падающего дождя едва расслышали:
— Вы — невры. Мы боимся невров.
Мрак сказал тяжелым, как речные валуны, голосом, его темные
глаза зыркали по лицам мужиков, по стенам, где висели остроги:
— А когда боимся, то убегаем или убиваем, верно?.. От
нас не убежишь, мы уже здесь. Уже знаем ваше болотное гнездо.
Старик попробовал подняться, страдальчески охнул. Чушак
подбежал, помог встать на ноги. Старик сказал растерянно:
— Мы беззащитны… Мы даже не умеем врать. Кроме меня
никто не знает такого слова.
— Все ясно, — буркнул Мрак. Он небрежно махнул
рукой, и четыре остроги уперлись в его грудь и живот. — Утопите? Рыбам на
прокорм?.. Хотя какие здесь рыбы? Вы, небось, только жаб да пьявок жрете?
Старик с помощью Чушака доковылял до перегородки, с трудом
повернул голову.
— У нас жестокие боги! Нужна жертва…
Мрак зарычал, толстые руки вздулись буграми мускулов.
Таргитай подумал было броситься, сокрушить, разметать, именно так поступал в
грезах, но мужики стояли реальные, вонючие, острия острог блестят… Длинное
зазубренное лезвие пропорет глубоко — он видел, как резали оленей, — кишки
вывалятся через жуткую рану толстые, а на крупных зазубринах повиснут
окровавленные клочья печени, селезенки, а кровь будет хлестать через широкую
рану, заливать пол…
Рядом шумно дрожал Олег. Чушак вернулся, заметил налитые
кровью глаза Мрака, бросил хрипло:
— Кто шевельнется — убивайте!
Он снял со стены длинную веревку. Таргитая ухватили сзади,
веревка опоясала грудь, туго стянула руки. Рядом вязали Олега, тот закрыл
глаза, боясь видеть осатаневшие лица. Всех троих связали туго, жестко. Руки
Таргитая сразу онемели, начали синеть, наливаться тяжелой кровью.
Жилистые пальцы ухватили сзади, между связанных рук
скользнул толстый шест, другим концом просунули в веревку, стягивающую ноги.
Таргитай упал, больно ударился плечом и лицом о грязный заплеванный пол.
Вдруг плечи рвануло болью, мир перевернулся. Мужики подняли
шест на плечи, Таргитай повис лицом вниз, боль в суставах стала нестерпимой.
Пахнуло холодным воздухом. Перед глазами Таргитая поплыл
колыхающийся пол из толстых прутьев, усеянный застрявшими рыбьими костями,
внутренностями, чешуей. Мощный ливень уже прекратился. Воздух был свежим,
однако все еще пахло нечистотами.
Мужики несли невров, поглядывая на пленников со страхом и
ненавистью. Постоянно сбивались с шага, а невров раскачивало так, что едва не
рвались жилы и суставы.
Таргитая понесли ногами вперед, перед глазами снова поплыли
мокрые, покрытые рыбьей слизью жерди, внутренности, где суетливо сновали
толстые зеленые мухи и копошились жирные белые черви. Впереди несли волхва, он
держал глаза плотно зажмуренными, губу закусил до крови.
Наконец все остановились, разом сбросили ношу. Таргитай
снова ударился лицом, едва не распорол рот сучком, во рту сразу ощутил соленый
вкус.
— Болотные вы гады! — сказал он с
отвращением. — Самые настоящие! Как и ваши болотные боги…
Мужик, что стоял над ним, довольно крякнул, сказал другим:
— Слыхали?.. Как славит нас теперя!.. Припекло, заюлил.
— Никому помирать неохота, — буркнул второй. Он
подошел ближе, помочился на Таргитая, захохотал, когда тот пытался отвернуть
лицо, крикнул: — Эй, внизу! Готовы?
Мужики с кряхтением подняли шест. Руки Таргитая снова
вывернуло. Его поднесли к краю помоста, спустили головой вниз, там подхватили
другие руки. Запах тины и дохлой рыбы усилился. Теперь их понесли по Болоту.
Когда вода поднималась мужикам до пояса, Таргитай набирал в грудь воздуха и
задерживал дыхание, но нести его так было легче, и он нахлебался грязной,
взбаламученной недавним ливнем воды.
