— Даже Таргитай не проспал… Добро! Посмотрим, на что
годны.
В толпе, разорвав напряженное молчание, громко заплакал
ребенок. Со всех сторон зашикали, глупую бабу вытолкали, велели убираться.
Боромир рявкнул свирепо:
— Кремень!
Из группы подростков, расталкивая друзей без нужды, выступил
крепкий мальчишка. Он был в душегрейке из невыделанной медвежьей шкуры. Солнце
блестело на крутых плечах. Голые руки были в сизых шрамах. Он напряг плечи,
гордо выпятил грудь:
— Я готов, старший волхв!
— Стань вправо, — велел Боромир потеплевшим
голосом. — Деревня у нас большая, пять хат, но всяк человек на виду. Все
знают, что ты сам добыл этого медведя… Старики тебя первым нарекли для
Посвящения.
Кремень, едва удерживая расползающиеся губы, быстро перешел
вправо от волхва. Боромир с удовлетворением проследил за уверенным шагом парня,
сказал громко:
— Вышеслав!
— Я здесь, старший волхв! — торопливо выкрикнул
мальчишка, что стоял рядом с Таргитаем. Голос его от волнения сорвался на
щенячий визг. Отпихнув Таргитая, хотя тот вовсе не загораживал дорогу,
Вышеславка, Славка, а теперь уже Вышеслав быстро шагнул к Боромиру.
Старый волхв молвил медленно, косясь на застывшую в
благоговейном молчании толпу родителей и односельчан:
— Силой уступаешь Кремню, но вынослив, умеешь выследить
зверя, знаешь повадки. Рыбу бьешь острогой почище иного взрослого. Говорят,
научился бортничать. Завтра, Вышеслав, начнется твое испытание.
Вышеслав гордо отошел к Кремню, стал рядом. В толпе
счастливо всхлипнула женщина. За ее подол цеплялись дети, с завистью смотрели
на старшего брата.
Боромир повернулся к подпарубкам:
— Горята! Третьяк! Неустрой!
Парни выступили вперед, напыжились, раздвигая плечи,
стараясь выглядеть могучими и злыми. Боромир сказал веско:
— Вас троих назвал Старший Охотник. Станьте справа.
Таргитай обхватил себя руками за плечи, унимая дрожь. Парни
уходили, группка редела. Постепенно ушли почти все, с ним остались только
Назарко и Тилак. Оба намного моложе, зато умелые рыбаки. Про Тилака
поговаривали, что умеет перекидываться волком. Враки, скорее всего, но все
равно Тилак не по годам дороден, силен, оправдывая имя. Еще в детстве его звали
Телесиком, ибо тело было крупное, дородное. Сейчас у него пробиваются волосы на
груди, хотя Тилаку всего десять весен. Неразговорчив, в отличие от веселого
Назарки, часто пропадает в Лесу. Когда возвращается, пахнет потом и кровью.
Боромир повернулся к оставшимся, проговорил медленно:
— Назар, ты еще не вошел в возраст… Но я видел, рыбу
бьешь умело. Ты можешь стать вправо… если хочешь.
— Конечно, хочу! — воскликнул Назарко с
негодованием. Его глаза загорелись. К отобранным он кинулся с такой прытью, что
споткнулся и под гогот собравшихся растянулся во весь рост.
Дурак, подумал Таргитай. Набитый дурень. Чем худо оставаться
подпарубком? У парубка обязанности, заботы. «Парубок» означает, что надо
пароваться, брать пару, вить гнездо, кормить, охранять…
Боромир глядел острыми, как у коршуна, глазами. Лицо его
искривилось, будто понял мысли Таргитая. Пронзив его взглядом, он сказал Назарке:
— Сейчас ты еще растешь… Хочешь — ловишь рыбу, хочешь —
нет. А охотник ловить обязан. Подумай еще! У тебя три года в запасе.
Назарко даже взвизгнул, руки прижал к груди:
— Я всегда буду ловить рыбу! Я всегда буду охотиться!
Разве есть еще что-то на белом свете лучше, чем быть охотником?
В толпе мать Назарки счастливо запричитала, закричала:
«Кормилец!» За ее спиной мужик заулыбался, поддержал жену за плечи. Его звучно
хлопали по спине, плечам, поздравляя с таким сыном.
Боромир снова бросил острый взгляд на Таргитая, сказал
тяжело:
— Добро, Назарко. Из тебя получится охотник. Теперь ты,
Тилак. Ты тоже молод не в меру, однако Лес знаешь, как свой двор. Ты приносил
мне целебные травы, находил золотые волосы берегинь, сумел уйти от кикимор…
Если хочешь, стань вправо. Обряд посвящения тяжел, но пройдешь, чую. Я даже чую
сердцем, что ты можешь стать моим младшим волхвом!
В толпе охнули, наступила мертвая тишина. Таргитай нашел
взглядом Олега. Молодой волхв стоял как столб, его лицо медленно заливала
бледность. Боромир объявил во всеуслышание, что собирается взять вместо него
другого ученика!
Тилак, которого после Посвящения будут звать полным именем —
Аттила, оскалил зубы в недоброй усмешке. Олег как волхв — ни бэ, ни мэ, ни кукареку.
Громобой говорил, что он ни рыба ни мясо и в раки не годится. Заклятия не
помнит, все делает невпопад, а далеко ли до беды, когда деревню окружает Враг?
Боромир перевел глаза с затихшего, как мышь, Таргитая на
Тилака, ощутил холодок. В подпарубке стремительно просыпается мрачная злая
сила. Такой не станет ждать, когда Старший Волхв уйдет в вирый сам!
— Теперь ты, Тарх, — сказал Боромир. Он взял себя
в руки, голос потвердел. — Охотники решили к Посвящению тебя не допускать.
В толпе взвился одинокий женский голос, но люди за чертой
стояли молча, смотрели на Боромира. Задние вытягивали шеи, лезли на плечи
переднего ряда. Громобой рыкнул, отгоняя смельчаков, что переступали черту. На
дереве трещали ветки, где, как воронье, сидели мальчишки.
— Деревня большая, — повторил Боромир, — но
все на виду. Мы говорили с охотниками, старыми людьми. Из тебя не выйдет
охотник, не выйдет волхв. Ты не годишься в рыбари, бортники, горшечники. Ты не
делаешь даже того, что умеют дети: собирать ягоды, орехи, хворост…
В толпе послышались перешептывания. Безнадежно всхлипнула
Росланиха, мать Таргитая, рано увядшая, заморенная трудом. Ее поддерживал
Жароок, брат погибшего в Лесу отца Таргитая.
Старики наклонили головы. Тарас смотрел прямо перед собой,
избегая отчаянного взгляда внука. Длинные серебряные волосы падали на плечи. Он
опирался на толстую суковатую палку, поставив ее между ног, руки Тараса были
морщинистыми, широкими, с расплющенными пальцами, неровно сросшимися костями,
сизыми шрамами, вздутыми венами. Руки бывалого охотника.
Громобой сидел на краю бревна рядом со старцами, нетерпеливо
ерзал, морщился. Когда Боромир остановился, переводя дух, Громобой поднялся во
весь громадный рост, похожий на столетний дуб, выросший на просторной поляне,
сказал грубым, как не ошкуренное дерево, голосом:
— Позволь слово молвить, волхв! Ты такой добрый и
мягкий, что прямо в соплях утопаешь. Смотри, поскользнешься. Деды-прадеды
резали правду-матку в глаза богам, а ты боишься сказать ее сосунку. Мы же еще
намедни решили, что лодырей согласно старому обычаю изгоним. Как делалось
всегда! Лодырей только двое: Таргитай, сын Вырвидуба, внук Тараса, и Олег, сын
Дубыни, внук Годоя!
