Олег тихо всхлипнул, Таргитай застыл. Даже не стрелой или
секирой, как лесного зверя, а кольями, словно осатаневшего пса, у которого
глаза остекленели, а изо рта падает желтая пена!
— Я упрашивал Боромира, — прошептал в темноте
Олег. — Клялся, что буду послушным… что выполню все-все… Уперся, старый
пень!
— При чем тут Боромир? — возразил Таргитай. —
Это закон.
— Законы составляют люди.
— Не богохульствуй! Законы дают боги.
Олег ответил погасшим голосом:
— Да-да, боги… Но боги не считают беличьи хвосты. Детям
говорим, что без воли богов даже муравей не чихнет, но мы не дети. Боги
намечают, кому сколько жить, когда умереть, но в наши дела не мешаются… Тарх,
возьми оружие, ладно? Хотя бы секиру.
— Возьму, — ответил Таргитай неохотно. —
Только вот что… Я почти не отходил от села, это ты шлялся по Лесу. Если идти,
то куда?
Олег молчал, Таргитай подумал даже, что волхв заснул. Нет,
потихоньку плачет. Всхлипывая, сказал дрожащим, как осиновый лист на ветру,
голоском:
— Если на север, то через три дня упрешься в Реку. Не
такую, как наша — большую. Ее не перейти, а плавать не умеем. Если на юг, то за
нашим Лесом начинается Темный Лес. Там полулюди, убивают всех. На западе —
Светлолесье, потом сразу Черный Лес. Там сгинешь с первых же шагов. На востоке
за нашим Лесом лежит бескрайнее Болото. Упыри, водяницы, болотные кикиморы.
Берегинь нет, там нет берега.
— Как это нет берега?
— Болотная вода переходит в жидкую грязь, та тоже тянется
на версты. Из грязи торчит острая, как лезвия ножей, осока. Болото наполовину
затянуто мхом. Кочки с кабана! Вроде бы лося выдержат, но мышь прыгнет — тут же
с головой навеки. У того болота нет дна, опускаешься до подземного мира.
— Ну-ну, дальше!
Из темноты пришло плачуще-раздраженное:
— Я назвал четыре стороны света! Пятого угла еще не
придумали, хотя нам нужен до зарезу!
Таргитай повздыхал, спросил безнадежным голосом:
— Придется идти через Светлолесье?
— Всего Светлолесья — узенькая полоска. Туда забегают
лютые звери из Черного Леса. Я долго думал, Тарх… Придется идти через Болото.
Таргитай ахнул:
— Это же верная погибель!
Олег промолчал, в темноте Таргитай услышал хруст пальцев,
тяжелое дыхание, словно волхва засасывала топь, а он хватался за острые стебли.
— От волхва к волхву передается, что на болотах живут
какие-то люди. Их так и кличут: дрягва, дряговичи, болотники. Больше о них
ничего не знаю.
— Думаешь, примут? Чужаков положено убивать сразу.
— Здесь мы уже мертвые, — ответил Олег едва слышно.
Долго лежали молча. Таргитай прислушивался к скребущимся
звукам по ту сторону стен дома. Заскрипело крыльцо, кто-то попытался раздвинуть
ставни.
— Почему не допустили до обряда? — спросил
он. — А если бы я прошел?
В темноте Олег шлепал по мокрому от слез лицу, вытирал щеки.
Ответил прерывающимся голосом, как после долгого плача:
— Даже из отобранных проходят не все. Булгак вон третий
раз идет. Терзают жутко, поверь! Только человек с каменным сердцем может
оборачиваться волком, затем снова принимать человечью личину. Сколько потеряли,
не счесть! Большой соблазн остаться волком навеки…
Таргитай не поверил:
— Что ты мелешь?
— Тарх, волком жить спокойнее. Наша жизнь невыносима.
Злые силы прижимают человека к стене, а податься некуда! Иной сдается слабости…
Да-да, перекидывается волком.
— Пройдя Обряд?
— Даже камень со временем трескается, рассыпается в
песок.
— Вот куда делся мой любимый вуй Ждан!
— Падать легко, подниматься трудно. Для того и придуман
Обряд, чтобы удержать…
За стеной прошел кто-то огромный, тяжелый. В трубе охнуло,
зашуршало. Тьма сгустилась, стало тяжелее дышать. С нагретых валунов несся храп
Тараса, тихонько постанывала Росланиха.
— Олег, разве мы были с берами одним народом?
Олег ответил сразу, даже всхлипывать перестал:
— Беры жили могучим племенем. Обитали в пещерах, не в
логах. Никакой зверь не знал, встречаясь в Лесу с бером, разорвет или угостит
ягодами. Беры могли сбрасывать шкуру, ходили на задних лапах, разговаривали… Я
не дознался, почему разделились на беров-зверей и беров-людей. Теперь нам
запрещено даже упоминать о них, чтобы отрезать дорогу назад.
— А они знают?
— Смутно помнят. И мы помним. Охотимся, как на зверей,
но поминаем, просим прощенья у убитых, устраиваем комоедины, медвежьи праздники.
Но беры звереют все больше, а нам завещано раздувать священный огонь, что
заронил в наши души великий Род… Ты спишь?
Таргитай задвигался на жесткой лавке, устраивая кости,
ответил несчастным голосом:
— Светает…
Между плотно закрытыми ставнями медленно светлела узкая
полоска.
Мягкие заботливые руки укрывали его толстыми шкурами.
Таргитай сладко засопел, перевернулся на другой бок, собираясь проспать до
обеда, как вдруг выплыло беспощадное: сегодня изгнание! Он поплотнее зажмурил
глаза, стараясь снова погрузиться в сладкий мир грез, где он был самым сильным,
самым смелым, умелым, легко побивал упырей, даже вытаскивал из подземного мира
за хвост Ящера…
Руки тормошили, голос матери сказал печально:
— Вставай, чадушко…
Донеслось сиплое, бурчащее:
— Чадушко… Исчадие, а не чадо! До какого позора довел
мою седую голову! Вставай, Тарх. Хуже, если поднимут другие.
Не поднимаясь, Таргитай приоткрыл один глаз. Соседняя лавка
была пуста. В дверном косяке торчала секира Мрака, на рукояти висела раздутая
торба. Свисали кожаные лямки, которых вчера еще не было. Дед пришил, чтобы внук
мог нести на спине, высвободив руки.
Таргитай обреченно опустил босые ноги на пол. Солнечный свет
падал в окно, наискось деля землянку. Мать хлопотала у огня, дед Тарас сидел на
лавке, свесив ноги.
— Сегодня? — спросил Таргитай убито. — Хотя
бы завтра…
Дед слез, натужно покряхтывая, поманил Таргитая. Они вылезли
наверх, Таргитай зажмурился от яркого света. Плечи передернулись от утренней
свежести. Дед Тарас остался в дверном проеме, закрываясь ладонью от слепящего
солнца. Таргитай не сразу разглядел перед их землянкой странные серые хлопья.
— Зришь? — сипло спросили сзади.
Таргитай подпрыгнул от испуга. Покрасневшие глаза деда
неотрывно смотрели на пепел. Там четко выделялись следы чудовищных трехпалых
лап.
