Завидев строй охранников, Кубицки рявкнул:
– В две шеренги становись!
Те послушно выстроились на шпалах перед дальним рельсом.
Рауфф сделал шаг вперед и произнес короткую речь:
– Солдаты! Ксожалению, я не располагаю временем и поэтому буду краток. Вы самоотверженно потрудились на благо рейха, и фюрер по достоинству оценил ваш подвиг. Он прислал из Берлина награды и попросил меня вручить их вам лично!
Генерал СС направился к офицерам, словно намереваясь взять награды и папку с текстом приказа. Однако вместо этого он тихо скомандовал:
– Приступайте.
Унтерштурмфюрер первым поднял пистолет и нажал на спусковой крючок. Эхо от пистолетного выстрела потонуло в сплошном грохоте автоматной стрельбы.
Спустя несколько секунд все было кончено. Эсесовцы прошлись вдоль рельсов и добили раненых, после чего началась погрузка тел в те же грузовики…
* * *
Довольный Рауфф покинул салон автомобиля, запахнул полы генеральской шинели и направился к трапу ожидавшего его самолета. Кубицки и фон Залиш шли следом.
У трапа он остановился, попрощался с офицерами и поставил сапог на первую ступеньку.
Однако голос Кубицки заставил задержаться.
– Бригадефюрер, позвольте один вопрос? – спросил он, глядя снизу вверх.
– Да, Вальтер, слушаю.
– Мы свою миссию выполнили и… – нерешительно начал тот. – Одним словом, в осажденном большевиками городе вряд ли будет польза от начальника контрразведки и уполномоченного SD.
Рауфф кивнул:
– Понимаю. Не волнуйтесь, я вытащу вас отсюда, как только части русских приблизятся к Кёнигсбергу на расстояние артиллерийского выстрела. Апока проследите, чтобы ни одна живая душа не узнала о бункере и его содержимом– для сохранности этой тайны наделяю вас любыми полномочиями.
– Слушаемся, бригадефюрер!
– До встречи в Берлине…
Глава первая
Черногория; Будва– Подгорица
Российская Федерация; Москва
Наше время
Обычно шеф не отпускает меня отдыхать за границу.
– Извини, – говорит он в таких случаях, – но за кордон– ни шагу.
– С какой стати?! – возмущаюсь я.
– Ты– человек засекреченный. Это раз. Иоттуда сложнее выдернуть. Это два.
– Почему сложнее? – кошу я под дурачка.
– Всякие бывают в жизни ситуации. Представь: являешься ты солнечным утром в фешенебельный отель, устраиваешься в замечательном номере с видом на море, знакомишься с роскошной женщиной, приглашаешь в ресторан, строишь планы… а на вечерней зорьке вдруг вибрирует мобилка и приказывает моим строгим голосом срочно вернуться в Москву. Иначинаются у тебя проблемы: с дорогой в аэропорт, с расписанием самолетов, с билетами… Тебе это надо?
Тяжко вздыхаю, представив этот кошмар.
Горчаков же добавляет своей фирменной горчички:
– А в пределах нашей необъятной родины я тебя разыщу и верну в Москву в течение двух-трех часов. Усек?
Вот такой у меня добрый, внимательный к подчиненным шеф. Мечта примерного служаки.
Я не слишком примерный, поэтому просто его терплю.
* * *
Я подозревал, что мне не дадут спокойно догулять подаренный Господом месячный отпуск. Подлый мобильник запиликал в самый неподходящий момент: я только ощутил полноту свободы, только успел вкусить первое блюдо беззаботного пребывания на теплом побережье, только близко познакомился с юной красоткой… Ивот на тебе. Скрипучий голос Горчакова сообщает о какой-то глобальной проблеме, требующей моего присутствия.
«Наверное, без меня земля разверзнется и весь цивилизованный мир засосет в неведомую пучину», – пытался я иронизировать, укладывая шмотки в сумку. Хотя на самом деле настроение было паршивым.
С Катей мы провели всю ночь и расстались под утро. Разумеется, обменялись адресами и номерами сотовых телефонов.
– Скажи, а твои рабочие вопросы– это надолго? – прятала она глаза, провожая меня до стоянки такси.
– Пока не знаю. Из Шереметьево сразу отправлюсь к начальству. Тогда все и прояснится.
– А если получится быстро уладить проблемы– вернешься?
Опустив голову, она стояла на бордюрном камне возле стоянки и готова была расплакаться. Странно, но почему-то и мне не хотелось расставаться…
При всем моем скептицизме в адрес семейной жизни я всегда с теплотой и порядочностью относился к любимым женщинам, даже если отношениям был уготован короткий век. Зачем портить кровь и нервы, когда можно наслаждаться обществом друг друга? Правда, должен оговориться: я никому из женщин ничего не обещаю. Никогда и ни при каких обстоятельствах, чтобы не выглядеть потом негодяем или обманщиком. Надоело, пресытились– расходимся по-человечески и, как правило, остаемся хорошими друзьями.
– Если в моем ведомстве появляются проблемы, то быстро они не решаются. Но я постараюсь, – поглаживаю ее волосы. – Аты сама здесь надолго?
– Дня три еще пробуду.
– Домой через Москву?
– Наверное. Пока не знаю…
Когда я закинул сумку в багажник желтого авто, она все-таки расплакалась. Беззвучно– как плачут сильные женщины. Просто отворачивалась и вытирала слезы.
Я обнял ее, поцеловал в солоноватые губы. Ипрошептал, впервые нарушая великий холостяцкий принцип:
– Мы еще увидимся. Обещаю…
* * *
Из Шереметьева я действительно прямиком поехал к шефу.
Во-первых, несмотря на жуткое недовольство сорванным отпуском, он оставался моим начальником, а я– его подчиненным.
Во-вторых, срочный вызов интриговал, ведь по пустякам Горчаков не беспокоил и тем более не выдергивал из заграничной поездки.
В-третьих, не хотелось делать крюк через мою однокомнатную квартирку, располагавшуюся даже не в спальном, а скорее в могильном районе.
Погодка в Москве разительно отличалась от черногорской. Денек выдался ненастным, ветреным. Итоскливо-тревожным, что неудивительно, ведь мне приходится ехать на аудиенцию к шефу, от которого никогда не знаешь, чего ожидать. Готовишься к взбучке, а получаешь благодарность с похвалой; заходишь в кабинет с чистой совестью и тут же нарываешься на «хук правой», как мы именуем взыскания. Втечение получаса общения он запросто сменит несколько масок и настроений: побыв нейтрально-холодным, вдруг по-отечески похлопает по плечу и тут же превратится в недовольного брюзгу.
Итак, Большая Лубянка, дом 1/3. Предъявляя удостоверение, миную несколько кордонов. Перед широкой лестницей дежурный офицер спрашивает о цели визита и связывается с генералом.
