— Прояви любопытство. Я пока поговорю.
Любопытство проявлять, конечно же, следовало. Бандиты были в опасной близости. И прозевать начало их атаки — значило упустить возможность уменьшить количество врагов.
Я положил автомат с горящим фонарем так, чтобы свет падал в лицо пленнику, и отошел к выходу, но и там слышал, как Тицианов на немецком языке разговаривает с ним. На немецком тот отвечал, но отвечал неуверенно, перемежая слова стонами. Точно, челюсть у немца сломана. Но это его персональные проблемы, допрос продолжался, и старший лейтенант не спешил вызвать пленнику «Скорую помощь». Я, к сожалению, немецкий не знаю. Поговорить по-английски я бы еще попытался, хотя тоже объясняться мог в зависимости от темы. Никакой специальной терминологией, кроме компьютерной, я на английском не владею. Но немецкий язык оставался для меня таким же закрытым, как древнеегипетский. И потому мне оставалось только делать то, ради чего меня старший лейтенант и послал на выход. С порога вид открывался не намного худший, чем, скажем, со второго этажа. За третий я утверждать не берусь, потому что туда не поднимался. Тицианов, чтобы не выставлять мой драгоценный силуэт в виде учебной мишени «в полный рост», выключил мой фонарь и продолжал допрос в темноте.
Я поднес к глазам бинокль. Тепловизор командир взвода включил сам перед тем, как вручить мне бинокль, чтобы не допускать постороннего к системе управления сложной техникой. И я быстро нашел всю банду, собравшуюся кучей. Боевики ждали своего эмира, который только-только подходил к позиции своего джамаата, скользя по насту. Обувь у него, видимо, была скользкой или вообще тело чувствовало неуверенность. И даже раненый бандит, странно изогнувшись телом, стоял там же, хотя и чуть в стороне. И среагировал я правильно, — такой момент упускать было нельзя.
— Товарищ старший лейтенант, они кучей стоят, ждут доклада Рифатова. Самое время прицельную очередь дать. Промахнуться трудно.
И Тицианов тоже правильно среагировал — тоже упускать момент не пожелал:
— Василий, обеспечь обществу праздник!
— А переговоры? — спросил младший сержант, уже поднимаясь на второй этаж к своему окну. — Пока эмир не вернулся, считается, что переговоры продолжаются? Нечестно получается…
— Переговорный процесс закончился, как только ты этого немца нашел и «съел». Они сами его нарушили. Стреляй без зазрения совести. Прицельно…
Скворечня мигом взлетел на второй этаж. Мне и без бинокля было хорошо видно, как зажегся тактический фонарь под стволом его автомата, как он осветил «лунным светом» группу бандитов, и тут же ударила очередь. Бандиты бросились в разные стороны. Двое упали, но один тут же поднялся и перебежал за камень. Мне показалось, это эмир, который только-только приблизился к своим подчиненным. Жалко, что его не уложили. Мне лично он откровенно не понравился. Физиономия у него неприятная. Младший сержант дал еще две очереди, но уже не прицельные, а скорее для острастки, чтобы бандитов припугнуть и не дать им носы над камнями поднять.
Позиция, которую занимала банда, была выгодна тем, что там имелось множество валунов, способных защитить от наших автоматов. Пуля почему-то не пробивает насквозь крупный камень, впрочем, как и камень помельче. Ближе, от боевиков и до башни, пролегло чистое пространство, к тому же пространство скользкое, и это затрудняло бандитам возможную атаку. Рифатов, видимо, излишне полагался на своего сапера и на взрыв, который башню обязательно бы обрушил. Полтора килограмма тротила под углом вполне хватило бы для того, чтобы устроить нам всем троим братскую могилу под этими камнями. А все его угрозы были сплошным бахвальством неумелого вояки. Я уже давно заметил, вернее, не столько сам заметил, сколько от других, более опытных бойцов слышал, что бандиты при всем своем умении устраивать засады, и даже имея воинственный нрав и неуступчивый характер, совершенно не умеют вести открытые боевые действия. Они плохо обучены и еще хуже воплощают в жизнь то, чему все-таки обучены. То есть не имеют основательной тренировки и автоматических навыков ведения боя. Да и командиры их, эмиры и амиры, не всегда с головой дружат. С равными себе, с необученными солдатами, как было в первую чеченскую войну, или, скажем, с отрядами полиции, тоже годной на то лишь, чтобы пьяных избивать, они еще могут конкурировать. Но со спецназом — без всякой надежды на успех, хотя и мнят себя воинами. Да и с полицией не всегда могут сладить по причине собственного неумения. Слышал я про недавний случай, когда из молодого березового леска обстреляли грузовик с полицейскими. Грузовик не взорвали, просто обстреляли. Подготовиться, видимо, не успели к взрыву и потому решили «принять бой» в свое удовольствие, непонятно, на что рассчитывая. В принципе-то, все могло бы получиться, потому что полицейские даже перекатываться правильно не умеют и иной раз при перекатывании оружие теряют, не говоря уже об ориентации, если перекат следует делать через голову или через спину. Однако место, которое бандиты выбрали для своей засады, было, мягко говоря, смешным. Молодой березовый лесок. А молодые березовые лески всегда растут очень густыми до той поры, пока самые сильные деревья не задушат более слабые. И, дав одну или несколько очередей, бандит не мог перекатиться, чтобы сменить позицию. Он просто застревал между молодыми стволами. Полицейские сориентировались и перебили неспособных к маневру бандитов там же, не дав им даже отступить. Сами как-то маневрировали, прячась за машиной и за придорожными камнями. Потери были и со стороны полиции. Но бандиты были попросту уничтожены. Сложно в таких условиях даже отступление организовать, потому что через десять метров позади леска был крутой склон горы, по которому подняться невозможно. Командиры неправильно оценили позицию.
Рифатов, видимо, из таких же командиров. Но все же он был при этом лукавым и хитрым клоуном и заслал сапера, пока сам пьянствовал с нашим командиром взвода.
Я благоразумно ушел внутрь башни, понимая, что сейчас, после очереди Скворечни, бандиты всполошатся и начнут обстреливать башню. Луна выглядывать из-за туч не спешила. А тучи разгулялись серьезные, наверное снежные, и в небе были видны только отдельные рваные просветы между ними, неспособные осветить землю. В башне тоже темно. И я на что-то наступил. На что, понял только по резкому движению под своей ногой и по отчаянному стону. Это была рука немца. Пусть радуется, что не наступил ему на челюсть. Старший лейтенант мигнул моим фонарем, давая мне возможность найти рукой автомат и не наступать больше на пленника.
— Как успехи? — спросил Тицианов.
— Осталось пять с половиной бандитов, товарищ старший лейтенант. Может быть, и Рифатов ранен. Но с уверенностью сказать не могу. Он упал, но встал и за камень перескочил. Довольно резво, не как раненый. Может, от выпитого коньяка упал. Коньяк, бывает, валит сильнее пули.
Звуки активной стрельбы раздались с противостоящей нам позиции. Стреляли из автоматов и пулеметов. Пули колотили в стены башни, впрочем, без надежды повредить башню. Разве что царапали. Не жалели бандиты свои национальные архитектурные памятники. В дверной проем не влетела ни одна. Но если бы и влетела, нас задеть она не могла, потому что мы находились не перед самым входом, и линия обстрела проходила в стороне.
