Только теперь он понял, что служит бандитской системе. Анализируя череду арестов и допросов, Виктор с ужасом осознал, что не все арестованные, осужденные и расстрелянные — враги, уж слишком тех было много. Он и раньше догадывался, но гнал эти мысли прочь как наваждение. Шаров потерял надежду просто выйти из игры, где ставкой была его жизнь. Он пытался под любым предлогом устраниться от работы, но чекистская система крепко держала его в паутине насилия и своего особого изуверского «кодекса чести».
22 июня 1941 года Шаров окончательно решил вопрос жизни и смерти для себя. Надо было защищать Родину от фашистов. Ему, ищущему выход в непростой ситуации, повезло. Как одного из наиболее преданных чекистскому делу, физически одаренного и отлично владеющего оружием, его зачислили в специально созданную группу, которая вскоре должна была заняться ликвидацией бывших высокопоставленных руководителей, перешедших на сторону фашистов. Измены и предательства Сталин не прощал.
В этой группе профессионалы, чудом уцелевшие в предвоенной мясорубке 1937―1938 годов, обучали молодых чекистов тому, без чего боец-одиночка не смог бы справиться с матерым шпионом: рукопашному бою в русском стиле, стрельбе из всех видов оружия с любых положений, минно-подрывному делу, тактике действий в лесу, горах, городе, психологии и многому другому. Занятия шли по 12 часов в сутки днем и ночью, в любую погоду.
* * *
Немецкие войска вплотную подошли к Москве, когда Виктор получил справку о том, что его жена скончалась от острой сердечной недостаточности. Он знал систему ГУЛАГа и цену этой бумажки. «Добили, суки», — понял Шаров. Теперь вряд ли кто узнал бы в нем бывшего Витю Шарова, балагура и весельчака с румянцем на щеках. Мужчина, убеленный сединой с пронзающим взглядом, готовый пойти в любое пекло, он решил для себя: «Смерти буду искать, умру за Родину, чтобы грех снять с души. Пулю в лоб себе всегда успею».
После окончания учебы в спецгруппе спецификой работы каждого выпускника стали диверсионные действия в одиночку. Боец спецгруппы НКВД должен был выполнить любой приказ, даже если это могло стоить ему жизни. И Виктор с охотой выполнял приказы по ликвидации «оборотней». Он, как волк, санитар леса, вырезал больных и заразных животных, чтобы спасти остальное стадо. Не прошло и года, как Шаров стал лучшим.
Это было непросто. Приходилось неделями жить одному в лесу, питаться тем, что попадет под руку. Мог под видом нищего калеки работать и в оккупированном фашистами городе, ночуя по чердакам и подвалам, выслеживать объект несколько суток подряд, выделяя из них считаные часы для сна. «Убирал» Шаров почти всегда ударом ножа в сердце, предварительно придушив, чтобы объект не кричал. Акции уничтожения рассчитывал до мелочей, работал дерзко: и на центральной улице среди белого дня, и в уборной, и даже в церкви во время службы — это целиком зависело от образа жизни «объекта». Во время операции Шаров становился машиной смерти, отключая, будто рубильником, чувства и нервы. Ничего нельзя было прочесть в стальных глазах поседевшего в двадцать семь лет офицера спецгруппы НКВД.
«Этот парень осечки не дает», — с удовлетворением говорило начальство. С нескрываемым интересом и удивлением глядело оно на него при присвоении очередного звания или награждении. Самые невозможные, изначально безысходные операции поручались теперь Шарову. Бывало, уже потеряв надежду, встречали его через недели или даже месяцы и внимательно слушали сухой обстоятельный доклад о проведенной операции, лишенный малейшей эмоциональности. Шаров не возвращался без результата.
* * *
После войны спецгруппу, переименованную в отдел № 6, сохранили. Работа отдела в основном была направлена на оккупированные территории союзников. Тех предателей, которых союзники под каким-либо предлогом не отдавали советским органам, агенты отдела уничтожали. Иногда удавалось тайно доставить их в Восточную Германию для короткого суда специально созданного трибунала. После того как из предателя различными методами вытряхивали все нужные сведения, его все равно ждал один и тот же приговор — высшая мера.
После смерти Сталина Шарова перевели в Союз. Началась «великая война пауков в банке», как определил ее для себя Виктор Семенович. Бывшие подручные вождя всех народов уничтожали таких же по уровню совершенных преступлений, подручных Лаврентия Берии. Шаров попал в группировку антибериевцев. Методы ликвидации внутренних врагов были почти такие же, как и в тылу у немцев в годы войны.
В одной из таких операций Виктор был тяжело ранен и комиссован на пенсию с последним повышением в звании. Огромный кусок жизни, наполненный смертельным риском, нечеловеческими нагрузками, остался позади. Но прошлое не отпускало, возвращаясь в кошмарных снах лицами объектов, им уничтоженных…
* * *
Шаров жил отшельником-холостяком в маленьком, слепленном из шлака и цемента домике, окруженном зарослями старого сада.
Неделю он и его ученик Сашка расчищали двор за домиком от хлама и мусора. Из досок, старых фуфаек, песка, кусков брезента, лысых автопокрышек они соорудили «боевые манекены», как их называл Виктор Семенович.
Шаров был жестким тренером. Он учил Орлова так же, как учили его: физические силовые нагрузки чередовались с отработкой ударов ногами, руками, головой; затем снова физические упражнения для развития гибкости и координации движений; дальше обработка защитных блоков, захватов, бросков; и под конец занятия — упражнения на выносливость и правильное дыхание.
Саша уходил от Шарова как выжатый лимон. Но он решил стать настоящим бойцом-рукопашником, чего бы это ни стоило. Решимость поддерживалась огромной силой духа. И когда Орлов уставал от занятий, когда появлялись сомнения — а надо ли все это? — он, стиснув зубы, поднимался и начинал работать по плану, составленному своим неожиданным тренером. Работа не на публику, а только на результат поднимала юношу в собственных глазах, закаляла волю. Ведь самая большая победа — это победа над самим собой.
В самом начале знакомства, после целого дня уборки будущей тренировочной площадки, Шаров с Орловым сидели как-то, отдыхая на почерневшей от дождей скамейке. Виктор Семенович слепил из папиросы «гармошку» и с особым шиком закурил. Пуская сизый дым и думая о чем-то своем, он вдруг спросил Орлова:
— Так ты не пьешь, Саша?
— Нет, не пью.
— Ну и правильно. Как говорил наш тренер в спецгруппе, сто граммов водки убивают месяц тренировки. А я себе позволю, не возражаешь?
Шаров достал начатую бутылку водки, налил в знаменитый русский граненый стакан и выпил. Занюхав по славянской привычке корочкой хлеба, он прожевал ее, неторопливо продул папиросу, прикурил и с наслаждением затянулся порцией крепчайшего табака.
— Саша, я тебя об одном хочу попросить. Уходя из МГБ, я, как и все, дал подписку о неразглашении, и если что-то просочится, то мои бывшие коллеги достанут меня и здесь. Так что, чему я тебя научу, пусть останется между нами, и вообще об этих занятиях лучше помалкивай. Это первое. Второе и главное. В принципе я не боюсь уже никого и ничего. Давно уж отбоялся. Но применяй свои знания только для правого дела. И душа твоя будет чиста, и борьба за правду придаст тебе еще больше сил. Станешь настоящим бойцом, яростным. Ярый воин — древнее русское понятие, сейчас забытое. Даешь мне честное слово соблюдать эти два правила?
