Слушая, Кот ощущал странное чувство. Он и раньше замечал за собой, что чувствует, когда ему пытаются врать. Но это было смутное ощущение, очень смутное. Что-то вроде наития. Он даже расспрашивал об этом одного парня, студента-биолога, который подрабатывал вместе с ним на траулере. Но тот нес какую-то бодягу про подсознательное восприятие психомоторных проявлений. А по-русски объяснить ничего не мог. А Кот тогда уже достаточно пообщался с умными людьми, чтобы понимать — если человек не может что-нибудь объяснить попросту, то он сам ни хрена в предмете не сечет. Но дело не в этом, а в том, что сейчас у него это самое чувство заработало необычайно четко. Будто бы подкрутили настройку в бинокле. Буквально каждое слово Старкова просвечивалось через какой-то внутренний фильтр. На тему — врет или нет… Такое у Лехи уже бывало. В Африке — когда Мельников возил его на свои таинственные прогулки по африканским деревням. Так вот, Геннадий не врал. Но! О чем-то он очень уж сильно не договаривал. О чем-то серьезном и даже страшном. Но ведь не спросишь же его так, в лоб. Мол, товарищ шеф, что-то вы все ходите вокруг да около. И так узнал уже достаточно. Стоп. А сам Мельников-то… Может, он тоже использует меня втемную? От таких мыслей башка пошла кругом. «Нет, отставить, — сказал Леха себе. — Так ведь можно и крышей подвинуться. Лучше спать».
Глава 5
Чертовщину заказывали?
3 мая 1966 года, Магадан
Капитан Мельников неспеша подошел к небольшому зданию, на котором красовалась табличка «Магаданская правда», рванул дверь и тут же погрузился в особую атмосферу всеобщего сумасшествия, которую можно встретить лишь на вокзале во время эвакуации или в редакции ежедневной газеты. Все куда-то бежали с таким видом, будто только что накопали какую-то сверхсенсацию — вроде высадки инопланетян в бухте Нагаево. Хотя какая может быть сенсация в провинциальной областной газете? Такая газета существует в основном для того, чтобы в нее заворачивать знаменитую местную красную рыбу и восполнять хроническое отсутствие в магазинах туалетной бумаги. Но так уж устроены журналисты, что там, где они собираются вместе, всегда дым стоит коромыслом. Причем в буквальном смысле слова. В курилку страшно было заглянуть без противогаза — и, несмотря на это, оттуда неслось бурное молодое ржание.
— Где материал на третью полосу о вчерашнем концерте? Вы меня режете без ножа! — орал кто-то голосом человека, за которого всерьез взялись специалисты из Святой инквизиции.
— Ты когда-нибудь напечатаешь фотографии или так и будешь ошиваться в курилке? — перекрикивал его другой.
— Ну нет Князева, нет его! Он на задание уехал! — жалобно стонала в телефон секретарша.
Мельников протолкался к двум молоденьким девушкам, которые, судя по их хихиканью, беседовали отнюдь не на производственные темы.
— Не подскажете, как мне найти Михаила Всеволодовича? — обратился к ним капитан.
Девушки поглядели на Мельникова так, будто он грязно приставал к ним на улице.
— А вы кто? Поэт?
— Да разве я похож на поэта? Я из Москвы приехал, для важной консультации.
Девушки тут же расплылись в улыбках. Видимо, нужного Мельникову человека здесь очень любили.
— Минуточку, я сейчас его позову. Вы извините, что мы с вами так грубо. Но очень уж его местные графоманы замучили, — пояснила одна из девушек.
Она метнулась в редакционные дебри — и вскоре вернулась с добродушным седым человеком с веселыми ласковыми глазами.
— Вот Михаил Всеволодович, к вам товарищ из Москвы.
— Здравствуйте, меня зовут Игорь Басков. Я из редакции журнала «Наука и религия». Мне сказали в Москве, что только вы сможете дать мне консультацию.
— Что ж, я польщен. Но здесь разговаривать невозможно. К тому же всегда после выходных ко мне приходит один пожилой стихотворец, от которого я очень хочу укрыться. Тут есть недалеко одно место…
«Басков» и Михаил Всеволодович вышли на улицу и направились к заведению под романтическим названием «Ассоль».
Собеседник капитана, товарищ Еськов, был очень своеобразным человеком. Он приехал сюда комсомольцем еще до начала великой стройки. Тогда здесь была лишь культбаза для якутов, где они учились грамоте, получали медицинскую помощь и, что главное, клянчили у мудрых белых людей огненную воду. В отличие от большинства комсомольцев-добровольцев, сбежавших после первой зимы, он здесь прижился. Работал в разных местах, облазил весь край, а потом осел в местной газете. И даже стал членом Союза писателей. Правда, с литературой у него не сложилось. Пока он писал рассказы про трудовые подвиги, все было хорошо. Но потом он перешел на сказки, и получались они какие-то жутковатые, нечеловеческие. Не годились они для воспитания советских детей. Дело в том, что Еськов всерьез увлекся собиранием якутских легенд. И не каких-нибудь там народных сказаний, а совершенно дремучих языческих преданий. На их основе он и строил свои произведения, но дело-то было даже не в этом. Раскапывая передвижения и связи Лозинского, Мельников выяснил, что тот незадолго до своего последнего отъезда тоже неоднократно бывал у Еськова. Что-то много было в этом деле антропологии и этнографии.
Они вошли в кафе. Судя по антуражу, оно было типично молодежным, такие с великим шумом в прессе открывались по всему Союзу пару лет назад. Идея была в том, чтобы вместо рассадников пьянства и дебоша создать заведения, где молодежь могла бы культурно отдыхать за мороженым и лимонадом. Но быстро выяснилось, что, во-первых, на мороженом и лимонаде финансовый план, хоть лопни, не сделаешь. А во-вторых, молодежь любит крепкие напитки не меньше представителей старшего поколения. В общем, все вернулось на круги своя.
Собеседники сели за столик, и к ним мгновенно подбежала официантка, заранее расплывшись в улыбке.
— Здравствуйте, Михаил Всеволодович. Что будете? Ваш любимый. Я приберегла для вас…
Вот ведь бывают такие светлые люди, которые у всех вызывают симпатию. Мельников это особенно остро чувствовал, так как по своей работе общался с людьми несколько иного склада.
— Здравствуй, здравствуй, Инночка. Да, принеси-ка мне грамм двести коньячку. А вы, Игорь, как вас по батюшке?
— Да бросьте, я еще молодой. Мне того же, пожалуй.
Коньяк появился мгновенно.
— Ну, я вас слушаю.
— Дело вот какое. Тут нам сдал рукопись некий товарищ Лозинский, ваш земляк. Он сказал, что у вас консультировался. Знаете, тема нас очень заинтересовала, но он как-то так непонятно и запутанно все изложил… А его спросить мы не можем, он в командировке.
— Лозинский? Да, конечно. Да только вот тут скорее уж «Религия и наука». А если точнее — религия и научная фантастика. Но вы правы — это очень интересная тема. И довольно загадочная. Дело в том, что она вовсе не якутская.
— То есть?
— Знаете, я всю жизнь собирал якутские легенды, изучал их верования. Старался залезть в глубину. Ведь якутов в подавляющем большинстве крестили. Шаманов почти не осталось. А у тех были свои, сокровенные, знания, которые непосвященным не раскрывали. Почти все это исчезло. Остались крохи… Так вот, эта легенда ну никак в их представления не укладывается. Это как если бы в глухой вологодской деревне вам рассказали сказку, напоминающую сказания народов Африки.
