Ее вытащили. Спектакль повторился. Евдокия изобразила, что очнулась, закашлялась, выплюнула воду. Кван поинтересовался, не научилась ли она разбираться в картах.
– Нет, я правда не умею, – простонала она.
Процедура повторилась еще восемь раз. Когда уже Евдокия решила, что хватит играть и надо сознаваться на самом деле, вернее, имитировать признание, подручные Квана решили не вытаскивать ее через положенное по расчету время. Досчитав до двухсот, Евдокия с ужасом поняла, что действительно задыхается. Тьма в закрытых глазах расцвела радужными пятнами. Преобладал красный. Удары сердца отдавались в голове, словно удары колокола. В гаснущем сознании мелькнул вопрос: неужели все? Потом она инстинктивно дернулась, хлебнула воды и потеряла сознание.
Она не видела, что Кван в этот момент разговаривает со своим заместителем Ли, отвернулся и совсем позабыл о счете, а солдаты, державшие ее, лишь тупо выполняли приказ.
Очнулась Евдокия уже привязанная к столу. Долго, натужно кашляла, выплевывая воду. В это время над ней висело улыбающееся лицо мучителя. Китайцу нравились все эти процедуры. Возможно, он даже получал удовольствие от пыток.
– Вижу, на тебя купание не действует, – произнес Кван с хитринкой в узких глазах-щелочках, – у меня есть в запасе еще много способов. Ты даже не представляешь, какую боль может испытывать человек. Я могу из тебя живой внутренности выдернуть или скажу своим парням, и они в тебя несколько ведер воды вольют, пока все внутри не полопается.
– Не надо ничего больше, – взмолилась она, – я все расскажу и покажу на карте.
– Совсем другое дело, – улыбнулся Кван. Он освободил ей одну руку, приставил к голове дуло револьвера со взведенным курком и поднес к лицу карту. – Показывай!
Евдокия ткнула пальцем в болото на севере, за горной грядой:
– Здесь, посреди Чертова болота. Там на большом острове охотничий домик есть. В детстве отец возил нас туда.
– Кого это вас? – уцепился Кван за слово.
– Меня и мать, – поправилась Евдокия, и от воспоминаний на глазах навернулись слезы, – вот я и показала всем это место. Сейчас там и скрываемся. Места непроходимые. Ни один человек не доберется без проводника.
– Сколько людей в банде? – продолжал допрос Кван.
Евдокия ответила честно, так как не думала, что это уже повредит, если красные клюнут на ее приманку. Из болот они больше не выберутся. Она сбежит и оставит их там умирать. В центр трясины есть одна едва заметная тропка, а заблудиться там в тумане очень легко. Только бы они поверили.
Получив ответы на все интересовавшие его вопросы, Кван подозвал помощника, они о чем-то пошушукались на своем языке, и помощник вышел на улицу.
– Так, тот человек, что был с тобой, он уже дал показания. Мой человек сейчас расскажет начальнику из ОГПУ все, что он здесь услышал. Начальник сравнит, что вы рассказали, и мы поймем, кто врет, а кто говорит правду.
Не спеша он достал из кармана шелковый кисет, украшенный драконами, из другого кармана причудливую трубку, набил ее табаком и раскурил от спички. В помещении разлился странный запах, который вовсе не был похож на запах обычного табака. Блаженно улыбаясь, Кван выпускал клубы дыма в потолок и стал ходить вокруг нее. Затем коснулся пальцем шеи, провел до груди, отодвинул рубашку и поцокал языком:
– А ты ничего. Несмотря что русская.
– Хочешь меня любить? – Евдокия обольстительно улыбнулась. В ее голове мелькнула мысль о побеге. Она сможет это сделать, если палач потеряет контроль над собой.
– Нет, – неожиданно озлобленно закричал Кван, пуская дым, точно огнедышащий дракон, изо рта и из ноздрей, кинулся к ней и заорал в самое лицо: – Мне плевать на тебя! Я тебя не хочу! Я могу получить любую женщину, если пожелаю! Могу и тебя! И мне не надо спрашивать позволения!
– Ну конечно, ты главный, – поспешно согласилась Евдокия, а сама подумала: конченый псих!
Кван стал метаться по комнате, точно раненый зверь, косился на нее дикими глазами и все курил и курил. Второй его помощник, безмолвно стоявший у дверей все это время по стойке «смирно», словно каменное изваяние, неожиданно шевельнулся и попятился к двери. Было видно, что он боится своего командира. Беззвучно выскользнул за дверь, и они остались вдвоем. Евдокия думала, что бы сказать такое, чтобы снять напряжение, но мысли не шли в голову. Кван снова недобро посмотрел на нее, стал приближаться с какой-то целью, но в этот момент вернулся первый помощник, посланный к чекисту. Разговор опять пошел на китайском. Несколько фраз. Кван кивнул и повернулся к ней с выражением мрачного торжества на лице:
– Ты солгала. Тот человек сказал правду. Начальник ОГПУ сказал, что ты нам больше не нужна.
– Стой, как вы так быстро определили?.. – начала было Евдокия, но осеклась. Кван убрал корыто, что лежало перевернутым у нее в ногах. Под ним оказался круглый диск, наполовину утопленный в узкую щель в поверхности столешницы, покрытый двухсантиметровыми загнутыми зубьями, и Евдокия с ужасом поняла, что стол, на который ее уложили, – пилорама для распилки бревен.
– Поверь мне, это страшная смерть, – доверительно бросил ей Кван, нажав кнопку «пуск». Стол задрожал от вибрации привода, и диск завертелся, издавая шипение, переходящее в визг. Евдокия громко вскрикнула от неожиданности, почувствовав, что щит, на котором она лежала, дернулся и быстро пополз к вращающемуся лезвию. Одна-две секунды, и лезвие вгрызлось в древесину, стало проходить ее без особого труда.
– Стой, останови это! Я нужна вам, – завопила Евдокия, перепуганная уже не на шутку. В этот момент лезвие прошло у нее между колен. – Останови! Прошу! Умоляю!
– Правду, – заорал в ответ Кван и разразился истерическим смехом.
Их глаза встретились. Неожиданно Евдокии стало плевать на свою жизнь. Она понимала, что ее все равно не оставят в живых, так что без разницы, признается она или нет. Лучше уж предстать перед творцом с незапятнанной совестью, ведь предательство – это самый страшный грех. Хрен им.
– Я сказала правду, – закричала она истошно, видя, что вращающийся диск вот-вот войдет в ее тело, – там минное заграждение. Только я знаю, как пройти. Он не знает.
Кван выключил пилораму. Диск остановился, застряв в доске. Евдокия обессиленно опустила голову на столешницу и зарыдала. Она сама не могла понять, как ей пришло на ум сказать последнюю фразу, но это сработало.
– Мины, – задумчиво повторил Кван, – как же тот уголовник может о них не знать?
– Я распорядилась поставить их в последний момент, – давясь слезами, произнесла Евдокия, – его не было в этот момент в лагере, а сообщить ему я не успела.
– Очень интересно, – протянул Кван, – и ты помнишь на память, где они установлены?
– Да, мне показали, – соврала Евдокия.
– Интересно, интересно, – повторил Кван, прохаживаясь вдоль стола. Затем он дал знак своему помощнику, и они вместе отвязали Евдокию от деревянного щита, стащили со стола, подвели к стене и привязали к стеллажу для досок. Кван сам вязал узлы и заверил пленницу в том, что еще ни одному человеку не удавалось их развязать. Евдокия ничего не ответила. Потом китайцы перебросились парочкой непонятных слов и вышли. На смену им в помещение вошел милиционер неопрятного вида, с пропитым небритым лицом, сел на стул у стены и принялся разглядывать ее мутными голубыми глазами, почесывая пузо. Незаметно развязать веревки под его взглядом было невозможно. Он бы сразу заметил. «Может, заснет?» – с надеждой подумала Евдокия.
