– А куды они поехали? – поинтересовался Иван Силантьев – заросший бородой мужик в черной рваной рубашке, дежуривший в этот день у пулемета. Еще двое наблюдателей курили махорку на краю блиндажа, выложенного из камней.
– На Кудыкину гору, – отрезала атаманша, отбив у мужиков всякую охоту трепаться. – Вы лучше бросайте цигарки да следите, а то, не ровен час, красные налетят…
* * *
Чтобы войти в крепость, Евдокия дожидалась ночи. Не должно было случиться так, чтобы люди увидели их с сестрой одновременно. Это бы сильно подорвало боевой дух. Чекист валялся рядом с ней в овраге без сознания. Таежный сумрачный лес глядел на них из-под мохнатых бровей еловых лап равнодушно, как на насекомых. Ветер тоскливо выл, путаясь в плотной хвое. Гигантские пихты, поросшие снизу мхом, и ели, вершины которых подпирали небосклон, были столь древними, что помнили времена, когда в этих местах еще не было человека. С нижних отмерших и высохших ветвей седыми космами свисали голубовато-белые лишайники. Через зеленый полог переплетенных ветвей вниз с трудом пробивался солнечный свет. Лес молчал. Лишь изредка это тягостное молчание прерывал одинокий крик кедровки. В остальное время казалось, что они совершенно одни посреди этих непролазных завалов, спутанных густым подлеском. Атаманша, как могла, подручными средствами остановила кровь, из камыша и разорванной рубашки изготовила тампоны, промыла рану обеззараженной молодыми ветками можжевельника водой, покрыла кашицей из лекарственных трав, туго забинтовала остатками рубахи и затянула поясом. Однако рана все равно оставалась серьезной проблемой. У раненого поднялась температура. Он бредил, и в эти часы ожидания Евдокия узнала много нового о нем. Очень долго Алексей просил кого-то невидимого остановить расстрел, потом рассвирепел и заорал:
– Мы не воюем с бабами и детьми! Красин, вы пойдете под суд за то, что совершили! Вы не имели права их расстреливать!
После на некоторое время он замолчал и заговорил внезапно, когда Евдокия отвернулась, чтобы соорудить небольшую дымокурню. Ветер стих, и вокруг них роились огромные стаи мошки. Евдокия сама вся чесалась от укусов и видела, что чекиста медленно объедают. Отгонять было бесполезно. Откопав в земле небольшую ямку, она наломала туда небольших веток и подожгла. Когда ветки прогорели, положила сверху кусок коры и прикрыла влажным мхом. Повалил дым. Гнус сразу стал доставать меньше, но еще пробовал атаковать. И тут чекист снова заговорил. Вздрогнув от звука его голоса, Евдокия обернулась. Алексей словно надиктовывал доклад невидимой машинистке.
– Ознакомившись с положением дел в округе, я сделал вывод, что местное руководство не справляется с задачей, поставленной партией. Они превратили идею колхозов в пугало, от которого крестьяне бегут в лес к бандитам. На каждом шагу обнаруживаются превышения полномочий и злоупотребления, а то и вредительство. Решения местной номенклатуры вызывают лишь недовольство населения и саботируют все проводимые мероприятия по созданию коллективных хозяйств и обеспечению их натурфондами. План переселения кулаков не проработан. Если операция будет проведена в намеченных масштабах, мы потеряем огромные трудовые резервы и не выполним план по сдаче хлеба. В данный момент из-за неэффективного руководства окружного исполнительного комитета партии положение на селе просто катастрофическое…
Евдокия слушала и не могла поверить своим ушам. Она не думала, что кто-то из красных может встать на защиту крестьян или довести до руководства истинное положение дел. «Может, это только бред? Сейчас его мучает совесть, а как очнется, так и забудет про все», – рассуждала она мысленно. – Зачем он ей вообще сдался?
Сначала Евдокия думала, что возьмет чекиста как заложника, ведь он был у красных самым главным. Теперь у нее на этот счет возникли сомнения. Стоило ли его тащить дальше за собой? Рана была довольно серьезная. Внутрь попала инфекция, а у них в крепости даже нормального врача нет, чтобы его вылечить. С другой стороны, не везти же его назад красным. Она жевала землянику, собранную на пригорке, и думала, что делать дальше. В крепости лечить мог только Томыспаев. Значит, ей придется идти на поклон к этому старому черту.
С приходом ночи похолодало. Евдокия решила, что пора ехать. Отвязав коня, она привязала к седлу жерди волокуш, перевалила на них чекиста и пошла вперед, следя за тем, чтобы раненый не слетел. Искать его потом в темноте было бы затруднительно. Дорогу освещала факелом. Потом вышла на тропу, по которой жители крепости ходили на озера за карасем, и идти стало легче. Везти раненого в крепость она не стала, а повезла сразу к шаману.
Томыспаев уже спал. Евдокия громко постучала в дверь и услышала возню да старческое ворчание.
– Кого это посреди ночи еще принесло?
– Это я, Евдокия, – крикнула она, – открывай, есть дело.
Тяжелая дубовая дверь отворилась. Заспанный Томыспаев осторожно выглянул. Убедился, что она была одна, и только потом вышел с зажженной керосиновой лампой в руке.
– Ну, что за дело? – спросил он недовольно, стараясь разглядеть темную массу на волокушах позади атаманши. Потом он осветил посеченное ветками лицо Евдокии и удивленно воскликнул: – Что с тобой случилось?
– Ночью скакала и поранилась, – ответила она быстро. Затем пояснила: – Ездила к красным. Захватила их начальника в заложники, самого главного из ОГПУ. Посмотрим, что они теперь будут делать.
У Томыспаева от удивления открылся рот. Он подошел, осветил человека на волокушах и ахнул.
– Он ранен, – добавила Евдокия будничным тоном. – Сопротивлялся, собака. Не хочу, чтобы он сдох. Ты не мог бы его подлечить? Я хорошо заплачу…
– А надо ли его лечить? – скривился Томыспаев, с ненавистью поглядывая на чекиста.
– Надо, – подтвердила она, – ты сможешь? Если нет, то поищу где-нибудь других специалистов или захвачу настоящего врача.
– Я сам все сделаю, – зло буркнул Томыспаев, – тащи его в дом.
– Только когда будешь лечить, помни, что он очень опасен, – предупредила Евдокия, – не вздумай развязывать его. Внимательно следи…
– Справлюсь, – сухо заверил Томыспаев.
* * *
Анисья вскрикнула от радости, увидев на пороге сестру целую и невредимую. Только царапины на лице да пара ссадин. Она бросилась к ней на грудь и зарыдала:
– Господи, я думала, что не увижу тебя больше! Когда мне сказали, что вас захватили, я чуть не умерла…
– Да, ладно, все уже в прошлом, – вздохнула Евдокия, обнимая сестру, и в глазах у нее зачесалось от подступающих слез. Плакать она не любила, поэтому, отстранив сестру, сурово буркнула: – Ладно, хватит реветь. У нас есть о чем поговорить, а времени мало. Красные скоро сюда придут.
– Я знаю, мы готовимся, – кивнула Анисья и предложила: – Есть хочешь?
– Спрашиваешь еще, – фыркнула в ответ сестра, усаживаясь за стол, – давай тащи чего есть да побольше. Я в лесу только горсть ягод перехватила. В животе словно волки воют.
Анисья принесла блюдо с вареной медвежатиной, вареную картошку, хлеб, молоко, мед и варенье из морошки, чтобы быстрее восстановить силы.
