Девчонки самозабвенно зашуршали пакетами.
Я всунула голову в комнату. На кровати – гора шмоток, рядом Лиза с
раскрасневшимся лицом, возбужденные Муля и Ада. Рамик тихо жует что-то в углу.
– Где мамина записная книжка? –
поинтересовалась я.
– Туточки, – ответила Ирина и
притащила очень дорогую вещичку.
Переплет из натуральной тисненой кожи и
защелка из настоящего золота.
Никита Малышев отозвался чуть слышно:
– Да.
– Вас беспокоит Евлампия Романова.
Помните меня?
– Нет.
– Ну, та женщина, которая работала у Ани
Ремешковой якобы в прислугах… Сообразили?
– Да.
– Мне надо с вами побеседовать.
– Да.
Немногословность собеседника начала меня
злить, и я на повышенных тонах поинтересовалась:
– Что – да?
– Помню.
– Мне надо с вами поговорить, немедленно!
– Приезжайте, – все так же коротко
заявил Никита и моментально бросил трубку.
Нет, каков нахал! Даже адрес не сказал.
Правда, все координаты записаны в телефонной книжке, но он-то об этом не знает!
Кипя от негодования, я оделась, подошла к
комнате Иры и крикнула:
– Про уроки не забудьте, манекенщицы!
Девочки, самозабвенно потрошившие чемоданы,
подняли растрепанные головы и с недоумением уставились на меня. Наконец
отданный приказ дошел до их мозгов, и они разом отозвались:
– И ну их на фиг, уроки!
– На фиг, так на фиг, – согласилась
я и добавила: – Вернусь к ужину.
– Можешь не торопиться, – радостно
разрешила Лиза, – нам еще столько разобрать надо!
Я прикрыла дверь. Надо же, пока что девицы в
восторге друг от друга. Интересно, через какое время Ирина начнет устраивать
скандалы? Впрочем, очень доволен был и Кирюша. Я нашла его в гостиной
возле роскошного видика. У нас, честно говоря, самая примитивная,
устаревшая модель, так называемый видеоплеер. Он может только демонстрировать
кассеты, а вот записать передачу, которая идет по телевизору в ваше отсутствие,
не способен. Кирюшка постоянно убивался по этому поводу. Мультик про обожаемых
им Симпсонов Ren-TV показывает отчего-то в полдень, когда все приличные дети
тоскуют за школьными партами. Одноклассники потом преспокойненько просматривали
записанное, а Кирюшка чуть не рыдал от зависти. Сейчас же он пребывал в крайней
степени ажиотажа.
– Лампа! – заорал он, заметив в
дверях мою фигуру. – Лампуша, глянь скорей, какой видак! Лазерные головки,
будильник и записывает! Ну, кайф, теперь ничего не пропущу. Ирка сказала, он
сам включится, сам заработает, только программу задать надо! А еще кассет
сколько! Прикинь, у нее почти все есть, вон коробки стоят.
У окна и впрямь высились три огромные упаковки
из-под сигарет «Пэл-Мэл».
– Еще она ноутбук дала, – потряс
Кирюшка плоским черненьким портфельчиком, – сказала: «На, пользуйся, мне
подарили, только я не хочу его даже трогать».
В вагоне метро я отыскала свободное место и
втиснулась между двумя огромными тетками, закутанными в дешевые турецкие
дубленки. «Одно хорошо – Ирина совсем нежадная. Разрешила Лизе рыться в
своих нарядах и поставила видеомагнитофон не в своей комнате, а в
гостиной», – подумала я.
Глава 7
Никита Малышев долго не открывал дверь.
Потеряв всякое терпение, я забарабанила в нее ногой. Наконец где-то далеко
послышалось шарканье, загрохотал замок, дверь распахнулась, и я ойкнула. На
пороге стоял мужик, мало похожий на щеголеватого, импозантного Никиту. За те
дни, что я проработала у Ани, Малышев пару раз забегал к Борису Львовичу.
Выглядел он всегда безупречно – светлая рубашка, безукоризненно выбритое
лицо и легкий аромат дорогого парфюма. Сейчас же передо мной предстал индивид,
больше всего смахивающий на бомжа. Щеки парня покрывала трехдневная щетина,
красные воспаленные глаза лихорадочно блестели, брюки, когда-то
светло-песочного цвета, напоминали мятую тряпку кофейного оттенка, волосы
сальные, несвежая рубашка. Похоже, за дни, прошедшие с момента смерти Жанны, он
ни разу не умылся, не почистил зубы, не менял белье. Спал небось в одежде.
– Вы ко мне? – хриплым басом
поинтересовался хозяин.
Удушливая волна перегара ударила мне в ноздри,
и я чихнула. Так, понятно, беспробудно пил. Надеюсь, хоть сейчас протрезвел
немного.
Мы прошли на кухню, которую явно обставляла
женщина. На белом карнизе висели кокетливые розовые занавески с рюшами и
ламбрекеном. На подоконнике – кружевные салфеточки, сверху вазочки,
керамические гномики, пластмассовые свинки. По стенам развешана тьма полочек с
баночками. Часы в виде сковородки, картина, изображающая набор фруктов, а
холодильник украшен доброй сотней разноцветных магнитов. Наверное, при жизни
Жанны помещение выглядело нарядно, сейчас же в мойке громоздилась гора тарелок,
банок и чашек, на овальном столе, покрытом клеенкой, стояла куча
предметов – бутылки, полные пепельницы, масленка с совершенно растекшимся
содержимым, отвратительно воняющая безголовая селедка и пакет явно сгнившего
кефира.
Я села за стол, положила руки на клеенку, и
они моментально прилипли к ней. Похоже, тут давно не убирались. Никита
устроился напротив и поинтересовался:
– Чего надо?
Меня чуть не стошнило от букета ароматов.
Селедка смердела невыносимо, изо рта Никиты вырывалось зловоние, и особую
пикантность придавала этому «коктейлю» резкая вонь из вскрытого пакета
«Биомакса».
– Уберите со стола, – велела я.
Никита молча поднялся, вытащил почти доверху
набитое помойное ведро, рукой затолкал мусор поглубже, сверху навалил селедку,
пакет кефира, окурки и запихнул переполненную мусорницу под мойку.
– Нельзя так распускаться, – сказала
я, – вы когда умывались последний раз?
Никита напрягся:
– Не помню.
– А переодевались?
– Не помню!
– Что, все время пили?
– Не помню.
– Да хоть что-нибудь ты помнишь? –
обозлилась я.
Никита кивнул.
– Что? – продолжала я кипятиться.
– Как Жанна страшно закричала и
упала, – тихо-тихо ответил парень и потянулся к бутылке.
Я моментально отобрала у него «Гжелку» и
сказала:
