Лера потрогала серьги. Украшения у нее были
дорогие, но не вычурные, скорей всего антикварные вещи, да и стоят, наверное,
бешеные деньги.
– Говорят, вы про всех знаете, –
тянула я, – в таком месте работаете…
Валерия колебалась, но желание посплетничать,
вытащить на свет тщательно спрятанные чужие секреты пересилило. Она достала
пачку «Собрания» и предложила:
– Хотите?
– Спасибо, – сказала я и выудила
сигарету.
– Про место вы верно заметили, –
сообщила Лера, со вкусом выпуская дым, – не захочешь, а в курсе будешь.
У нас ведь три Дома творчества. Штат прислуги огромный – горничные,
повара, официанты, уборщицы. А язык за зубами никто держать не умеет.
Придут ко мне и давай болтать – этот с любовницей приехал, тот в пьяном
виде стекла побил. Вот ведь дряни! Им люди частенько деньги за молчание дают,
так нет – возьмут и все равно растрепят. А про Зюку и ее любовниц с
особым удовольствием сплетничают.
– Про кого?
– Зюка лесбиянка, – спокойно
пояснила Лера, – специалистка по молоденьким девочкам.
– Да ну!
– Это все знают, – заверила меня
Валерия, – она их в провинции находит, привозит в Москву, селит у себя,
кормит, поит, а они потом убегают и гадости про Зинку болтают. Я уж ей
советовала: «Ты бы, Зюка, лучше в своем кругу любовниц брала. Чего с
провинциалками связываешься». Так нет, подавай ей молоденьких и неотесанных.
Вечно у нее неприятности приключаются.
– Расскажите подробнее, – попросила
я.
Валерия не смогла сообщить, где Зюка берет
партнерш. Просто она вдруг иногда появлялась на тусовках с новой пассией –
девушкой лет восемнадцати, обязательно стройной шатенкой с карими глазами.
Блондинок Зина Иванова терпеть не могла. Все ее любовницы выглядели одинаково и
вели себя вначале скромно. Стеснялись шумного богемного общества, мало
разговаривали, носили дешевую одежду и пластмассовые серьги. Но уже через месяц
с ними происходила удивительная метаморфоза. Непрезентабельные платьишки и
самошитые юбчонки сменяли дорогие шмотки, в ушах и на пальцах появлялись
настоящие украшения… Заканчивались истории тоже до боли одинаково. Оперившись и
пообтесавшись, девчонки наглели, начинали демонстративно грубить Зюке и…
выскакивали замуж.
– Она их из грязи вытаскивала, –
сплетничала Валерия, – отмывала, одевала, обувала, покупала цацки, учила
есть с ножом – и вот благодарность. Мало того, что убегали к мужикам, так
еще такое про Зюку рассказывали! Знаете, мне иногда даже было жаль ее.
И ведь Зинка с упорством наступала на одни и те же грабли, просто
удивительно.
– Значит, она обеспеченная женщина, раз
так «ухаживала» за пассиями?
Лера хмыкнула:
– У Зюки водится тугая копеечка, только
вот не знаю откуда. Впрочем, один источник дохода понятен, она ведь главный
редактор газеты «Век искусства».
– И что? Там такая большая зарплата?
– Копейки! Зато гигантские возможности.
– Какие?
– Душенька, – снисходительно
процедила Лера, – в нашем мире, среди людей искусства, очень ценятся
положительные рецензии.
– Почему?
Валерия ухмыльнулась:
– Ну вы просто первый день творения!
Люди-то идиоты, прочитают в газете, что картины или скульптуры выставляет
гениальный мастер, и бегут сломя голову поглядеть. А галерейщики тащатся
от успешных авторов. Опять же те, кто покупает произведения искусства, а в
основном сейчас это люди из определенной среды, разбогатевшие на торговле или
каких-либо других операциях, тоже млеют, когда им художник невзначай статью
подсовывает, вот, мол, какой я известный. Нувориши в глубине души комплексуют.
Вот в торговле окорочками или трусами они доки, а картины! Ну как не
фраернуться и купить по – настоящему ценную вещь? Они ведь деньги вкладывают,
вот тут-то «Век искусства» и приходит на помощь, советует. Не раз доходило до
смешного. Есть такой, с позволения сказать, живописец Дудолев Олег. Анималист,
животных малюет. Жуткие, надо сказать, картины – собачки с бантиками в
корзиночках, кошечки на подушечках, лошадки на траве… Настоящий урод. Так Зюка
его расхвалила! Гениальный примитивист, самородок, человек из глубинки с
удивительным даром! Господи, да у мужика нет никаких понятий о композиции,
цвете и перспективе. Собачки косорылые, кошечки кривомордые… И что бы вы
подумали! Он теперь невероятно популярен, отдает свои мерзкие работы за бешеные
тысячи и задирает нос до небес. Вчера приходил сюда за путевкой, так не
поверите, сквозь зубы цедил: «Мне, милочка, в старый корпус нельзя, художник
моего ранга должен иметь условия». Тьфу, а все Зюка. Может поднять на гребень,
а может и растоптать, вон моего Андрея с землей сровняла, сука.
Очевидно, я своим вопросом про критикессу
задела какое-то очень больное место.
– У Зюки нет художественного
вкуса? – простодушно поинтересовалась я.
– Все у дряни есть, – пояснила
Лера, – небось у себя в гостиной не Дудолева повесила, а Рокотова.
– Зачем же тогда она расхваливает плохие
картины?
– Надо же где-то денежки брать, чтобы
молоденьких девчонок содержать, – фыркнула Лера, – вот наша
редакторша и торгует рецензиями. Все по таксе. Десять строчек – одна цена, упоминание
в хронике – другая, подвал – дороже, ну а целая полоса с фотографиями
совсем в копейку влетит.
– Да ну?!
– Об этом все знают, – отмахнулась
Лера, – Жанка покойная рассказывала.
– Жанна?
– А что удивительного? Между прочим, она
писала неплохие пейзажи, немного наивные, но приятные, с настроением. Выставку
ее устроили, так, картин десять повесили. Позвали Зюку, вроде Никита с ней в
неплохих отношениях был. Зюка тоже из Иркутска, как Малышевы, ну, наверное,
Никитка и думал, что та расстарается. Но нет.
На следующий день после открытия выставки
Жанна прибежала к Лере жутко расстроенная и даже расплакалась у той в кабинете.
Зюка позвонила Малышевым и сообщила, что впечатление от работ у нее
отвратительное, и предложила им оказать редакции гуманитарную помощь. Так и
заявила – нагло и откровенно: «У нас сейчас тяжелые времена, дали бы
кое-какую мелочишку, тысчонку-другую на канцпринадлежности».
Никита, не ожидавший такой наглости от
землячки, женщины, которая часто бывала у них в доме и даже считалась другом,
растерялся и от неожиданности послал Зюку куда подальше. Потом спохватился,
перезвонил и спросил – куда привозить деньги?
