Дома первым делом я ринулась к плите и
поставила чайник. Странно, но дети еще не вернулись. Я выгуляла собак,
покормила всех животных и, ощущая, как по спине от затылка спускается озноб,
плюхнулась на диван, завернувшись в огромное двуспальное одеяло из овечьей
шерсти – подарок Кати на мой день рождения. Сейчас почитаю газеты, а когда
бессовестные гуляки заявятся домой, устрою им выволочку.
Увидав, что хозяйка устраивается в спальне,
псы тут же впрыгнули на диван. Муля по своей привычке моментально нырнула под
одеяло и прижалась горячим боком к моим ледяным ступням. Ада устроилась сбоку.
От собак исходило ровное, приятное тепло, я наконец-то начала оттаивать. Шумно
вздыхая, Рейчел плюхнулась на ковер и мирно засопела. Рамик побегал по комнате
и упал возле балкона, теперь они похрапывали на два тона. Рейчел вела партию
басов, Рамик подпевал дискантом. Последними явились кошки. Пингва улеглась на
телевизор и свесила вниз пушистый хвост. Отучить ее от этой привычки было
невозможно, и я смирилась с тем, что смотрю передачу на полузанавешенном
экране. Семирамида тут же вскочила на подушку, а Клаус залез ко мне на живот и
принялся топтаться, словно делал хозяйке массаж передними лапами. Глаза кота
сощурились, морда приобрела блаженный вид, изо рта текли слюнки.
– Мр-мр-мр, – словно ровно
работающий мотор, выводил Клаус.
Я хотела согнать его и почитать газету, но
руки стали каменно-тяжелыми, а глаза захлопнулись сами собой.
Глава 18
Я проснулась от того, что захотела пить.
Серенькое, хмурое утро заглядывало в незанавешенное окно. Будильник показывал
полвосьмого. Как раз вовремя, детям вставать через десять минут. Покайфовав под
одеялом еще чуть-чуть, я вылезла, вышла в коридор и, распахнув дверь в Лизину
спальню, объявила:
– Подъем, ну-ка в школу собирайся,
петушок пропел давно!
Но в ту же секунду язык окаменел во рту.
Комната была пуста, а кровать застелена.
На ватных ногах я побрела к Ирине, безуспешно
пытаясь успокоить себя. Ничего, наверное, девочки решили лечь спать в одной
комнате… Небось болтали до трех и отключились, сейчас увижу обеих – одну
на софе, другую на кровати…
Но и Иришина спальня, забитая вещами,
тосковала без хозяйки. Ледяная рука сжала желудок, я кинулась на лестничную клетку
и принялась колотить в дверь к Володе. Но майор не отзывался. Вне себя от
ужаса, прямо в халате, я вылетела на улицу и увидела, что во дворе нет вишневой
«пятерки». Приятель либо не ночевал дома, либо уехал ни свет ни заря.
Почти теряя сознание, я поднялась наверх,
удостоверилась, что Кирюша тоже отсутствует, и трясущимися пальцами набрала 02.
– Милиция, – донесся
равнодушно-официальный голос.
– Дети не пришли домой ночевать, что
делать?
– Сколько лет ребенку? – спокойно
поинтересовалась женщина.
– Их трое, двоим двенадцать и
четырнадцать, а одной – семнадцать.
– В бюро несчастных случаев звонили?
– Нет.
– Обратитесь по телефону… – Она
назвала номер.
Я принялась вновь терзать телефон. В бюро
никто не отзывался, у Володи на работе тоже. Ну куда они все подевались? Слава
Самоненко, Митрофанов – никого, отдел словно вымер. Я не знала, что
предпринять, наконец в бюро сняли трубку:
– Алло.
– Дети пропали, трое.
– Пол?
– Две девочки и мальчик.
– Возраст?
– Двенадцать, четырнадцать и семнадцать.
– Во что одеты?
Я старательно перечислила.
– Особые приметы, цвет глаз, волос?
Господи, может, я разговариваю с компьютером?
Собеседник был холоден, как айсберг, и невозмутим, словно Терминатор.
– Ждите, – донеслось до моего уха.
Потянулись минуты, даже собаки, поняв, что
хозяйка в ужасе, тихо сбились под обеденным столом. Наконец другой женский
голос спокойно оповестил:
– Насчет девочек ничего, а мальчик есть,
только раздет. Трусы на вашем какие?
– Белые, – прошептала я, –
трикотажные плавочки.
– Они самые, – удовлетворенно
ответила служащая, – подросток, предположительно двенадцати-тринадцати
лет, худощавого телосложения, волосы русые, глаза серо-голубые, зубы в наличии,
на животе шрам от аппендицита и трусы белые, ваш?
Я кивнула, не в силах сдержать дрожь. За что?
Зачем они сели в эту шикарную машину, и почему я отпустила их одних?
– Так ваш или нет?
– Мой, – прошептала я, – Кирюша
Романов.
– Приезжайте.
– Куда?
– Морг Склифосовского, – пояснила
служащая и добавила: – Только до двенадцати, в полдень обед.
Не спрашивайте, как я добралась до проспекта
Мира, не помню. От метро то ли шла, то ли бежала, а дальше полный провал. Вроде
вели меня каким-то коридором, а может, я сразу попала в комнату. Фигура в белом
халате откинула простыню.
На каталке, запрокинув голову, лежал мальчик.
Волосы русые, но более темного оттенка и длинные, почти до худеньких, странно
желтоватых на вид плеч, нос – картошкой и губы ниточкой. Острый подбородок
глядел в потолок.
– Туловище осматривать будете? –
поинтересовалось существо в белом халате. – А одежда вон там.
Я невольно проследила за толстым указательным
пальцем и увидела черные джинсы, темно-бордовый свитерок и неясного цвета
куртку, лежащие на чем-то вроде табурета или низкого стола. На полу сиротливо
тосковали высокие ботинки на толстой «тракторной» подошве.
– Если с лица не узнаете, тело
гляньте, – настаивал голос.
– Не надо, – услышала я со стороны
свой дискант, – не надо, это не мой мальчик.
– Вот и хорошо! – неожиданно
обрадовался санитар.
– Что же хорошего? – машинально
поинтересовалась я, наблюдая, как из серого тумана начинает выступать лицо
разговаривающего со мной человека.
– Хорошо, что не ваш, – вздохнул
мужик, – да не отчаивайтесь, вернется. Небось выпил с приятелями, загулял.
Как придет, вы его сразу первым, что под руку попадет, и отходите. Пусть знает,
зараза, как мать извелась. Это хорошо, что не ваш.
