– А раненых… – сказал старец.
– Раненых не тронем, – пообещал Рус великодушно. –
Лежачих не добивать… ежели те бросят оружие. Кто выскочит за черту, не
преследовать. С вашей и нашей стороны надо отобрать крепких людей, чтобы
следили за порядком. Других на поле брани не допускать! С чьей стороны на
поле ступит хоть один человек – та сторона и будет считаться проигравшей
все эти земли! Ей надлежит уйти в течение суток.
– Двух, – сказал Бугай добродушно. – Не соберутся!
Они ж запасливый народ. У них столько тряпья…
– Двух, – согласился Рус. – Потерпим.
Челядинцы заглядывали робко, подавали знаки, но Соломон
разрешил подать только холодный квас. Дабы скифы не пили прямо из кувшинов, им
ставили большие чаши, а молодая женщина, вся укутанная с головы до ног, видны
только большие блестящие глаза, наливала этим громыхающим гигантам.
Рус видел озабоченные лица, даже Бугай пробовал хмуриться и
двигал бровями. Все вроде бы оговорено, но как бы не допустить промашку. Сейчас
заключают ряд, потом все пойдет по ряду, его обязаны блюсти обе стороны, и этот
порядок становится малым Поконом. Или законом, как говорят иудеи.
– Вроде бы все, – сказал он неуверенно. Поглядел на
Корнилу, тот молчал весь совет. Волхв наклонил голову. Бугай и Моряна
переглянулись, кивнули. – Вроде бы все… Главное, чтобы никто не вмешался!
Ежели кто выскочит за черту – пусть, лишь бы не возвращался, когда
переведет дух, но если кто вмешается из-за черты – наш ряд нарушен!
Соломон поднял испытующий взгляд на чернобородых братьев:
– Мы выделим отряды. Для охраны. И расставим вдоль
своей стороны.
– А мы со своей, – пообещал Рус.
– Мы обещаем, – продолжил Соломон, – что с нашей
стороны никто не переступит черту.
Лица старейшин были строгими. Похоже, подумал Рус, что для
иудеев, и так опутанных множеством законов, исполнение их тоже бывает
обязательно, как для скифов – всегда.
Наверное, у него был слишком победный вид. Или в душе этого
иудея до поры до времени спала душа воина. Рус видел, как чернобородый смотрит
ненавидяще, но сдерживается, и это нравилось. Настоящий боец, с этим он
скрестит меч в бою, а не на бойне, как будет с остальными.
Рус все еще улыбался, когда чернобородый кашлянул, сказал
негромко:
– Ты завтра не будешь так радоваться солнцу, гой.
– Почему? – удивился Рус. – Мы сражаться умеем.
А вы – нет.
– Мы сражались с величайшими народами мира, – сказал
Иисус с мрачной гордостью. – Нас долго не мог одолеть даже могучий Рим…
– Но все-таки одолел? – прервал Рус. Ему
нравилось дразнить этого черного. Хоть один не спит на ходу, на соплях не
оскользается. В глазах злость и вызов, землю роет от ярости. Настоящий
мужчина. – И не он ли захватил ваши земли?
– Увы, – почти прорычал Иисус, – на стороне римлян
была вся мощь мира. Римляне правили всем белым светом. Никто не смел противиться
им на всех землях, известных человеку. Если хочешь знать, как мы сражались, то
расскажу один-единственный случай… Так вот, когда мой крохотный народ многие
годы сражался с могучим Римом…
Рус прервал:
– А Рим об этом знал? Мы, к примеру, ни о каком Риме не
слыхали. Но ты продолжай, продолжай!
– Так вот, остатки нашего войска отступили в неприступную
крепость на вершине горы Массада. Римляне долго бросались на штурм, поливая
своей кровью белые скалы, пока те не стали красными, как киноварь, а под ногами
не захлюпала кровь, как вода в озере при сильном ветре. Потом нас пытались
взять осадой, но в крепости успели запасти еду, а родники давали чистую воду.
И тогда римляне начали насыпать из камней искусственную гору, чтобы
сравняться со стенами и ворваться через них… Их было как песка морского, а
наших войск осталось всего две тысячи. И в последний день, когда стало
ясно, что римляне ворвутся в крепость, защитники собрались на последний совет.
И сказали они: поскольку мы решили ни у кого не быть в услужении, кроме
своего бога, то мы должны успеть погибнуть сами. Пусть жены и дочери наши умрут
необесчещенными. И так как решено, что все мы умрем, то бросим же жребий,
выберем десятерых, которые убьют всех, а потом и среди десяти бросим жребий,
чтобы один убил всех, а затем убил себя.
Рус прервал, глаза его горели воодушевлением:
– Они правы! Самоубийство – большая вина. Потому смерть
лучше принять от другого, чем убить себя самому.
– Да, – согласился Иисус, – это не было
самоубийством, а массовым убийством. Сперва убили жен и детей, потом все две
тысячи воинов легли на пол, подставив горло, и десять убили их, потом эти
десять легли в кровь среди трупов, и один убил их, а потом и себя. Таким
образом самоубийство совершил лишь один человек…
Рус прервал:
– Будь я вашим богом, я бы простил его грех!
Иисус сухо кивнул:
– Я уверен, что господь так и сделал.
На его глазах заблестели слезы. Он ушел с гордо поднятой
головой и прямой спиной. Громко хлопнула дверь. Рус проводил его долгим и, как
заметил Соломон, уважительным взглядом.
– В нем душа воина, – заметил он.
– Увы, это так, – согласился Соломон грустно. –
Хотя один пустячок он либо не знал, либо забыл… Либо предпочитает верить так,
что удобнее воину.
– Какой пустячок?
– Последний, его звали Иосиф, который убил оставшихся
десятерых… он не покончил с собой.
– Что?
Соломон печально кивнул.
– Он совершил большее. Когда римляне утром ворвались в
воинский стан на Массаде, они увидели ручьи крови, горы трупов, и пока в ужасе
и удивлении бегали орущей растерянной толпой, не понимая, что же произошло,
сбивали друг друга с ног, Иосиф сумел затеряться среди них, ускользнул, а
спустя годы он написал «Записки об Иудейской войне», где и поведал, как все
произошло.
Рус задумался, не зная, как отнестись к такому поступку, уже
не воинскому, а какому-то другому, в затруднении оглянулся на Бугая и Корнилу,
но те уже встали, ушли со старейшинами в другую комнату, о чем-то толковали.
– Чем ты недоволен? – спросил Рус напрямик. –
Почему кривишь лицо?
Соломон грустно развел руками:
– Увы… Всю нашу историю мы спорим о том, что лучше: бороться
и погибнуть за свою мечту или пойти на компромисс и отложить мечту на
длительное время?
Рус не понял, чересчур сложно, спросил подозрительно:
– Но подвиг – всегда подвиг. Или что-то в нем не так?
– Наша вера не одобряет убийств вообще, – пояснил
Соломон грустно. – Они должны были пойти на переговоры задолго до битвы на
Массаде. Как вот мы говорим с тобой, несмотря ни на что… Потому ты почти ни от
кого не услышишь, чтобы у нас говорили о воинских подвигах вообще. Хотя, если
говорить правду, их в нашей истории немало… А Иисус тебе рассказал лишь
для того, чтобы ты знал, что мы не боимся умереть.
