– А вода теплая?
– Поклон рыбам!
Иудей вынырнул в последний раз, видно, что силы иссякли,
прохрипел:
– Тупые свиньи… И ваш Рус – дурак…
Дружинники ахнули, впервые иудей осмелился на такую
наглость, двое сразу без разбега, мощно оттолкнувшись, взлетели в воздух,
красиво пронеслись по дуге вниз, без плеска вошли в воду.
Иудей уже скрылся под водой, русы не показывались долго,
наконец один вынырнул намного ниже по течению, торжествующе тряхнул головой,
золотой чуб разметал веер серебристых брызг. Второй вынырнул, увидел, быстрыми
саженями помчался к нему, похожий на огромную хищную рыбу.
Князь морщась наблюдал, как они вытащили иудея и еще на
мелководье начали смачно избивать руками и ногами. У того изо рта хлынула
вода, он кашлял, свирепые удары поднимали в воздух, пока не выбросили на мокрый
берег. Хохочущий Ерш сбежал вниз, с удовольствием дал пинка, от которого иудей
зарылся лицом в глину.
– Довольно, – крикнул Рус сверху. – А то
скажут, что мы нарочно еще до поединка забили их лучшего бойца.
Воины с хохотом оставили несчастного, быстро взбежали
наверх. Иудей встал на четвереньки, помотал головой. С него текли потоки,
он с трудом встал на ноги, заковылял в сторону уже близких стен Нового
Иерусалима. Правую руку прижимал к ушибленному боку. Похоже, эти свиньи сломали
ребро, а левой рукой поддерживал отвисающий двойной пояс, что и потянул ко дну.
Почему эти золотые монеты такие тяжелые?
Всю ночь перед поединком в стане скифов полыхали костры,
оттуда доносились песни. Со стен Нового Иерусалима видели пляшущих людей,
багровые искры прыгали по обнаженным лезвиям мечей и топоров – скифы любят
плясать с оружием. Мелькали рыжие в огне костров бока коней, словно бы пьяные
скифы устраивали даже скачки при лунном свете.
Соломон зябко кутался в башенке над воротами. Ее наспех
соорудили уже после перемирия, шаткую и непрочную, и у Соломона кружилась
голова всякий раз, когда его поднимали туда под руки. За спиной и сейчас стояли
двое помощников. В почтительном молчании даже не двигались, пусть ребе
собирается с мыслями.
– Только бы перепились как следует, – прошептал
Соломон. – Как ты думаешь, Аарон…
Он осекся. Аарон, его постоянный противник на Совете, слег
после страшной гибели его старшего сына и всех девятерых внуков. А иудеи,
побывавшие в стане скифов, рассказали, что и Генда погибла, бросившись в огонь
сама, чем свершила страшный грех. Еще раньше погиб средний сын, Исайя, распятый
на кресте прямо перед стенами Нового Иерусалима. Оставался еще младший, Иона.
Он должен был в поединке сражаться справа от Иисуса, закрывая ему бок, но
теперь именно ему вести иудеев в бой. И Аарон уже заранее оплакивает
гибель последнего сына, ибо лучшие гибнут первыми. Таков закон любой войны.
Земля обильна, в реках тесно от рыбы, из леса ягоды носят
корзинами. Коровы дают молока столько, что можно за раз налить озеро, а когда
утром на речку идут гуси, то земли на версту не видно за белыми спинами, а от
гогота звенит в ушах. Но то ли кровь хранит память о знойных землях, то ли еще
что, но из младенцев только каждый восьмой доживает до пятой весны, а оттуда
лишь третий добирается до возраста, когда разрешено брать жену.
И хотя женщины рожают часто, ибо сказано в Завете:
потомства будет как песка морского, но племя растет медленно, очень медленно.
И когда появились эти страшные люди, более губительные, чем все болезни,
вместе взятые, они застали врасплох, ибо все силы общины вот уже несколько
столетий направлены все еще на рост. Окажись на их месте эти скифы, они за одно
столетие расплодились бы даже из единой семьи так, что земля прогибалась бы под
массой этого дикого народа!
– О Яхве, – проговорил он тихо, – пошли знак.
Пошли знак своему народу!
В стане русов всю ночь горели костры, люди бродили
хмельные, веселые. Песни орали так, что сорвали голоса, но и охрипшие
продолжали плясать, пока не падали от изнеможения. Их поднимали с хохотом более
выносливые, давали хлебнуть вина, и снова лихая пляска сотрясала землю.
Рус обходил с Совой стан, Сова хмурился, ждал подвоха, велел
удвоить стражу, но его почти не слушались. После страшных дней Исхода
наконец-то узрели благодатный край, и пусть оказался заселенным, но захватить
его так просто: всего-навсего победить в поединке со слабым, тщедушным
народцем, который и воевать-то никогда не умел!
Возле княжеского шатра полыхал самый яркий костер. Буська
таскал и бросал в огонь поленья, счастливый тем, что допущен в ряд самых
именитых воинов, а самые именитые: Бугай, Моряна, Ерш, Твердая Рука, Громовой
Камень, волхв Корнило и ряд богатырей, что вышли из каменоломен, пировали и
веселились как люди, которым и боги не указ, а разве что некие советчики.
Завидев молодого князя, заорали здравицу, вскинули рога с
хмельным медом, услужливо освободили место на роскошной медвежьей шкуре. Сова
нахмурился, бросил быстрый взгляд на князя. Рус сказал раздраженно:
– Завтра поединок!.. Пора перестать наливаться. А то
уже на деревья натыкаетесь.
Бугай засмеялся:
– Княже! Да мы и вдрызг пьяные весь отряд иудеев размечем
так, что от тех одни брызги да сопли полетят.
Рус, на перекрестье недоумевающих взглядов, зябко передернул
плечами. На миг стало стыдно несвойственных отважному воину сомнений.
Пробормотал, оправдываясь:
– Да знаю, знаю… Но что-то тревожно мне.
– Зря, – захохотал Бугай. – Это будет потеха! Мне
одному там делать нечего. А нам выступать сотней! Да мы их и не
рассмотрим, мелкоту пузатую.
А Корнило, красный от выпитого, пояс распустил, ласково
посмотрел на Руса:
– Ты князь.
– Ну и что? – насторожился Рус.
– Должен смотреть дальше, – объяснил Корнило. –
И тревожиться больше других должен. Есть в тебе княжеская хватка, есть… Не
просто на прутике скакал, а к отцу и воеводам присматривался. Но здесь не
сомневайся! Любой наш воин стоит десятка иудеев. Даже хмельной.
– Ну-ну, – проговорил Рус неохотно. Он сам так считал,
но похвальба Бугая, а теперь еще волхв туда же, раздражала и
настораживала. – Все же проверьте, чтобы у всех оружие было исправно,
топоры наточены, а щиты окованы…
– Щиты? Ты заставишь нас взять щиты?
Бугай так искренне удивился, что Рус заколебался было, но,
пересилив себя, сказал с ожесточением:
– Да! Заставлю.
– Не позорь воинов!
– Слишком многое решается, – ответил он упрямо. –
Сова, им это не понравится, но я велю порубить все бочки с пивом, выпустить
вино из бурдюков… Если у кого еще осталось. Кто воспротивится – да примет
смерть.
Сова поклонился, в голосе было одобрение:
