Трупы лежали грудами. Лица были искажены, раны были столь
страшными, что от каждой можно было умереть, но он видел, как с этими ранами
сражались, получали новые, продолжали драться, пока не умирали от потери крови,
стоя.
Ноги разъезжались, кровь стояла лужами, а кое-где уже текла
ручьями. Красно-багровыми, тяжелыми, зловеще медленными, пахнущими потерянными
жизнями.
Столб приближался медленно, потом его повело в сторону. Рус
ощутил, что поднимается с колен. Видимо, на какой-то миг потерял сознание.
В ушах звенело сильнее, кровь все еще текла, и если не успеет к столбу
сейчас…
Со стонами, почти плача от бессилия, он брел и брел, наконец
столб оказался перед ним. Рус ухватился за него обеими руками, мгновение
постоял, но слабость охватила с такой сладостной мощью, что он ясно понял:
сейчас умрет. Почти не понимая, что делает, он нагнулся, пальцы зацепили чей-то
топор, но в глазах было темно, и он не понимал, кто из убитых иудей, а кто рус.
У всех лица одинаково в крови и грязи, все с перекошенными лицами, все погибли
в бою честно…
Потом он рубил, поднимал обеими руками, по лицу текло
горячее, наконец разверзлась тьма. Он расправил крылья и с облегчением полетел
в небытие.
Глава 13
Соломон не повернулся на стук шагов. По шаркающему шагу
узнал первосвященника, а с ним говорить не хотелось вовсе. На сердце были
ядовитая горечь и странное смятение, которое вот-вот должно было оформиться в
слова.
Лицо Аарона светилось свирепым восторгом. Уже умирающий, он
сумел подняться со смертного одра, когда узнал подробности лютого боя.
– Мы победили, – сказал он сдавленным голосом, и
Соломон видел, что престарелый первосвященник едва сдерживается от наплыва
лютой радости, столь свойственной скифам. Его сыновья и внуки отомщены,
отомщены… – Мы победили!..
Соломон покачал головой:
– Разве?
– Еще как! Сто иудеев на равных дрались со ста скифами. К
следующей битве подготовимся еще лучше. К тому же нас больше. При таком
соотношении потерь они полягут все, а у нас меньше трети! Да, и мне каждый
человек дорог, но речь идет о полном истреблении страшного племени Гога и
Магога!
Соломон промолвил устало:
– Разве мы можем нарушить слово?.. Хотя нет, я говорю не о
том. Конечно, можем. Но и не можем.
– Опять выкрутасы фарисеев?
– А ты предпочитаешь самоубийственные интриги
саддукеев?
Аарон перевел дух, лицо было желтое, сказал сорванным
старческим голосом:
– Но ты не сможешь отрицать, что это наша победа.
Соломон сказал мертвым голосом:
– Подождем, что скажет Совет.
Аарон всхрапнул. Соломон смотрел в сторону стана скифов, но
все еще видел лицо первосвященника. Странным образом оно было похожим на лица
скифов. Все воины, подумал он невесело, похожи как колья в частоколе, а все
мудрецы разнятся, даже если родные братья. И все потому, что в ночи мы все
одинаковы, наши желания просты и понятны. Чем люди глупее, тем проще сходятся
друг с другом, а чем выше, тем труднее их понимают даже близкие.
– Ты воин, – сказал он вслух. – Аарон, ты ведь
воин с головы до ног.
– Да, – ответил Аарон твердо. – А разве ты не
воин за наши цели? За наш путь?
– Воин, – ответил Соломон невесело, – но для меня
это не битва мечей.
– Думаешь, скифы понимают что-то иное?
– Нет.
– Тогда что же?
– Не знаю, – ответил Соломон убито. – Все еще не
знаю.
– Опомнись, Соломон! Разве не ты твердил о необходимости
крепить стены, ковать оружие… или хотя бы не перековывать старые мечи на новые
орала, не ты ли твердил, вызывая всеобщее раздражение, о необходимости быть
готовыми к приходу других народов? И вот теперь мы все думаем так, как ты.
Чего же ты еще хочешь?
Соломон устало развел руками:
– Если все думают, как я… то я, значит, уже не прав. Или
слишком застоялся на месте. Я должен быть впереди хотя бы на шаг. Должен
заглядывать в день завтрашний, предвидеть… а я не могу. Только чувствую смутную
тревогу. И это наполняет мою душу горечью. Я вижу порочность того,
что мы делаем, но я не вижу выхода. И сердце мое истекает кровью.
Аарон несколько мгновений пристально смотрел на старого
ребе. Соломону показалось, что в глазах первосвященника промелькнула тень
понимания, но тут же взгляд Аарона стал ясным, как у скифа перед боем, а голос
возрос:
– Думаешь, на Совете опять встанут на твою сторону? Не-е-ет…
После этой победы, а это победа, все болото будет на моей стороне. Мы истребим
скифов. Мы навсегда избавим народ Израиля от страшной угрозы со стороны Гога!
Чувства, думал Соломон с горечью. Чувства захлестывают даже
старых и мудрых. Аарон призывает к чувствам, и за ним идут, ибо чувства проще,
понятнее, доступнее каждому. У каждого или почти у каждого в сожженных
весях погибли родственники. Их кровь взывает к отмщению. Так все говорят. Месть
отличает человека от животного, тоже так говорят.
Но на этом стоят и скифы!
Сначала он услышал голоса, но был настолько слаб, что тут же
снова провалился во тьму. Затем ощутил, как ему раздвигают губы и льют что-то
горячее. Он непроизвольно глотнул, еще и еще, поперхнулся. Голоса стали громче.
Он с неимоверным усилием поднял тяжелые, как валуны, веки.
Над ним склонилось широкое лицо Моряны. Щеки богатырки стали
бледными, под глазами повисли темные мешки, похожие на сети с рыбой.
В недобрых глазах блестела влага.
Он хотел спросить, но только шевельнул губами. В ее
глазах странное недоброжелательство боролось с радостью:
– Рус?.. Ты возвращаешься?
Он снова пошевелил губами:
– Как…
На этот раз прохрипел нечто нечленораздельное, но Моряна
поняла или догадалась.
– Как кончилось?.. Ты успел насадить голову… на кол, а потом
упал. Победа за твоим… за нашим племенем.
Он прошептал:
– А что… они?
– У них тихо. Пока только собирают убитых с поля,
грузят на телеги. Но они ликуют, Рус. Ликуют!
– Да, – прошептал он, – им есть почему ликовать.
– Но разве победили не мы?
Тяжесть на сердце стала весомее, а тревога стиснула грудь.
Иудеи могут подумать иначе. Они – народ без чести. Сегодня скифы всему
миру явили свою слабость.
– Их нельзя оставлять живыми, – прошептал он, сознание
медленно меркло, он почти не слышал своих слов. – Их надо истребить до
последнего младенца… дабы никто не мог говорить о нашем великом позоре…
