– Эти горы через два дня кончатся.
Кто слышал, почтительно переглянулись, волхв и должен зреть
наперед, только один из дружинников, Ерш, вертлявый и хитрый как лис, скептически
оттопырил губу. Его нос беспокойно подергивался, какую бы каверзу кому
устроить, сон без этого не сладок, кусок хлеба идет не в то горло. Весь из
тугих жил, беспокойный, лицо с желтоватым оттенком, будто сжигаем огнем
изнутри, он исхудал едва ли не больше других, кожа да кости, но от усталости
стал только ядовитее, шуточками доставал всякого, его сторонились, не в
силах даже огрызнуться.
Гойтосир подумал, сказал еще весомее:
– Если не через полтора.
– Если мы не кончимся раньше, – не утерпел Ерш.
Чех спросил осторожно:
– Точно?
– Ну, – сказал Гойтосир с такой же
осторожностью, – так же точно, как и то, что Бугай замается животом…
Чех довольно хмыкнул. Когда еще только дорога пошла вверх,
он тогда посмотрел на Бугая, тот ехал рядом, и сказал неожиданно, что у того
скоро заболит живот. Бугай посмеялся, но едва колеса застучали по камням, начал
беспокойно оглядываться, наконец отъехал, присел за камнями. И потом так
часто отлучался, что Ерш посоветовал сделать на портках разрез, чтобы не
снимать так часто.
Гойтосир сказал мудрено, что опыт дает видеть по лицам, кто
чего стоит, кому что выпадет. Так с первого взгляда можно угадать почти без
промаха, открыт человек душой или нет, лукав или скрытен, здоров или втайне
болен. А опытный волхв умеет читать не только по лицам. Глядя на скалы,
уже видит за ними море, пустыню или темные леса.
На четвертый день, когда скалы пошли на убыль, а дорога
потихоньку устремилась вниз, небо заволокло тяжелыми тучами. Медленно наползали
сзади, низкие и грозные, как лавина. Люди оглядывались, торопили коней. Рус
слышал, как за спиной в небе пробуждается огромный зверь, взрыкивает спросонья,
царапает небесный купол.
Ракшас вздрагивал, порывался пойти вскачь. Могучий жеребец
не боялся крови, лязга железа, криков умирающих, но всякий раз вздрагивал и
прижимал в страхе уши, когда над головой тяжело бухало, рокотало, трещал
небесный свод, а обломки скал готовы были обрушиться на землю. Рус не
придерживал, дал ему нагнать передний отряд, где двигался Лех.
А над головами грохот все нарастал. Незримые гиганты
гнали тяжеловесных коней вскачь, небесная твердь дрожала под тяжелыми копытами.
Лех заорал, замахал над головой руками. Оказывается, справа отыскался проход в
скалах, который превратился в широкий вход в пещеру. Поспешно загнали туда
коней, женщины с ближних телег хватали детей и забивались в глубину.
Потемнело, на землю упали странные лиловые сумерки. Незримые
велеты настигли похитителей, страшно рубились иззубренными акинаками. От
грохота болела голова. Небесный купол трещал, хрустальные плиты рушились на
мир, а затем уже не куски, а весь небосвод трещал и с грохотом валился на землю
целыми скалами. От жуткого полыхающего огня кровь стыла в жилах: он был холоден
как лед, а языки пламени горели яростью небесной мощи, непостижимой человеку.
Мощно хлынули плотные струи. В землю били с такой
силой, что комья грязи взлетали выше головы, в трех шагах от входа в пещеру
видна была лишь серая стена воды. Воздух стал холодным, одежда промокла и
мерзко липла к телу.
Лех что-то кричал, Рус не мог разобрать слов, потом Лех
бросился в дождь и пропал. Земля тряслась, страшные удары продолжали
раскалывать каменное небо. Пахло дымом, гарью. Сквозь пелену дождя пробился
язык огня, но тут же потоки воды загасили, Рус услышал только шипение,
взметнулся столбик белого пара.
Сквозь грохот внезапно услышал дикий вопль:
– Он накликал беду!
И тут же еще один:
– Он, он!.. Украл у бога невесту!
– Святотатство!
За стеной падающей воды мелькнули фигуры, неузнаваемые,
смазанные дождем, хотя Рус не сомневался, что это сам Гойтосир с помощниками.
Ис дрожала в его руках, Рус прижал ее к груди, и тут же
дрожь исчезла. Девушка вздохнула и закрыла глаза.
Рядом с Русом молодой дружинник по имени Шатун прокричал:
– На этот раз бог вмешался сам!
В голосе его пополам со страхом было и странное
веселье. Глаза горели восторгом, он жадно всматривался в нависшие тучи. Оттуда
выметывалось жутко и мощно огненное копье. Все видели, как пылающий наконечник
ударил в высокий острый обломок скалы, брызнули искры, а когда дым рассеялся,
огромный камень оплавился, как глыба воска на солнце, на его месте кипел и жег
воздух багровый пузырь. Красные тяжелые волны стекали на землю, застывали, как
невиданная красная наледь, что медленно теряла страшный цвет, застывая,
становясь серой.
Из стены дождя вынырнул огромный всадник. Струи воды били в
него с такой силой, что он весь искрился, окруженный облаком сверкающих брызг.
Даже блестящий, как рыба, красный конь был пугающе грозен, словно принадлежал
богу дождя. Рус ощутил, как в груди зашевелился страх перед небесной мощью.
– А я все равно не отдам, – прокричал он, но голос
его потонул в реве падающей воды и грохоте. – Мне чужие боги… не боги.
Однако по телу прошел смертельный холод, руки ослабели. Он
чувствовал, что уже не удержит с прежней цепкостью тяжелую боевую палицу.
– Все равно, – шепнул он. – Не отдам.
Всадник спрыгнул с коня, разбрасывая веер сверкающих брызг.
Рус узнал Леха, тот был похож на огромную рыбу, блестящую, с прилипшими
перьями, сильную и веселую.
Лех встал рядом, его руки со страшным скрежетом вытащили
из-за спины длинный меч. Волосы прилипли ко лбу. Голос был хриплый, яростный:
– Я с тобой!
– Лех, спасибо… Но это моя судьба. Тебе лучше в стороне.
Лех грохочуще рассмеялся. Лезвие меча холодно блестело,
разбрасывая струи. Он стоял, широко расставив ноги, плечи и руки напряжены, от
него шла такая жажда крови, что передние крикуны умолкли, остановились, а вопли
раздавались только сзади.
Рус взял палицу в обе руки. Все знали ее ударную мощь.
Видели, как младший сын Пана одним ударом вбивает в твердую землю валун словно
острый колышек, и знали, что нет щита, что остался бы цел, нет богатыря,
который бы выжил, попав под его удар.
Лех обернулся, струи ливня хлестали по голове и плечам,
плотной пленкой сбегали по лицу:
– Скажи им, Рус!
Рус отшвырнул женщину себе за спину, там им всем место, а
палицу вскинул высоко над головой:
– Я отнял эту женщину у чужого бога! Так отдам ли вам,
мелкие твари?
Голос прогремел страшнее грома. В нем было столько
ярости, что молния поблекла, а гром прогремел тише, словно попятился. Лех дико
захохотал:
– Твои слова острее моего меча!
