– Ну не я же, – отрезал Рус с раздражением. – Вот
что, умник. Ты что-то слишком часто начал вертеться возле моих повозок. Моей
женщине твои песни не нужны, понял?
Он сам ощутил, как лицо перекосилось яростью. Наверное, он
еще и побледнел страшно, ибо Баюн поспешно отодвинулся вместе с конем. Глаза
его тревожно замигали.
– Ты не прав, Рус… но я буду держаться от твоей женщины
подальше.
Он подал коня в сторону, вид был обиженный. Холодная ярость
не оставляла Руса. Он смутно удивлялся такой дикой вспышке, даже руки
затряслись от желания схватить сладкого певца за горло, выдавить душу и с
наслаждением швырнуть обмякшее тело под копыта коня.
– Я прослежу, – процедил он ненавидяще. –
А увижу близко, убью.
Баюн отъехал еще, крикнул издали:
– Ты не прав! Она – необычна. У меня песни сами
складываются, когда ее вижу. Но я живу только ради песен!
Рус прокричал вдогонку:
– Обойдемся без твоих песен, байстрюк проклятый!
Глава 7
Степь ширилась, стена леса влево отступала, пока не
превратилась в чернеющую полоску. Справа одно время вовсе пропала, затем
появилась, но почти не приближалась. От леса остались одинокие рощи, небольшие
гаи, а чаще всего деревья отступили в балки, там теснились, сцепились ветвями.
Там под их кронами не высыхают ручьи, а ключевая вода неслыханной чистоты.
В голубом небе плавают, растопырив крылья, ястребы,
кобчики, высматривая мышей и мелких птиц, важные дрофы бродят неспешно, им лес
не позволит бегать и суетиться, как мелочь.
Повозки начали останавливаться, и Рус поскакал туда во весь
опор. Там слышался рев, треск, волы и кони ускорили бег, неслись со всех ног.
Но он сам, иссохший от зноя, ощутил разлитый в воздухе восхитительный запах
воды раньше, чем увидел маленькую речушку. Даже не речушка, а большой ручеек,
что неожиданно вынырнул из-за деревьев, едва не свел с ума скот, что уловил
аромат воды раньше людей, рвался в ту сторону, несмотря на плети и удары, а
упряжные волы, привыкшие к ударам плетей, попросту ускорили бег и неслись,
растряхивая повозки, пока не вбежали в воду по брюхо.
Оставив разбитые и поломанные повозки на берегу, люди тоже
со всех ног вбегали в воду, жадно и много пили, плескались, орали от счастья
дурными голосами.
Чех подъехал, посмотрел с коня, буркнул, как будто ничего не
случилось:
– Привал до утра.
Лех посмотрел на небо:
– Солнце еще высоко!
– Взгляни на повозки, – посоветовал Чех.
Дюжина вверх колесами, у иных колеса отлетели вовсе.
Постромки спутались, а ветхие – порвались. Да и те, которые выглядят
целыми, не пройдут далеко, если сейчас не укрепить, не подправить, не заменить
ту или другую часть. Кузнецы уже вытаскивали походные горны, их молодые
помощники с завистью смотрели на плескающихся в реке.
– Может быть, – определил Чех, – даже за ночь не
успеем. Пусть скот отдохнет сутки.
– А люди? – спросил Лех.
Чех буркнул как само собой разумеющееся:
– Люди не скот, нам отдыхать некогда.
Гойтосир, что ревностно находился возле князя, добавил
наставительно:
– Кто отдыхает меньше, тот и запрягает того, кто отдыхает
больше. Так заведено богами!
Лех поморщился, от умных речей всегда почему-то дурно,
соскочил на землю:
– Эй, Рус!
Рус ерзал на коне, разрываясь между почтением и послушанием,
Чех и Гойтосир – оба знающие, и детским желанием заорать дурным голосом и
ринуться вместе с конем в воду.
– Ну?
– Заедем чуть выше, а то эти дурни ил подняли уже не со дна,
а уж и не знаю откуда.
Не дожидаясь ответа, Лех пустил красного коня вдоль берега
вверх по течению, а потом с гиком и свистом влетел в светло-голубую воду, где
отражались оранжевые облака, с двух сторон с плеском встали стены хрустальных
брызг до небес, и слышно было, как счастливо орал золотой всадник на пурпурном
коне, а конь визжал и радостно молотил копытами, не переставая поднимать
брызги.
Рус едва удержался от страстной жажды помчаться следом.
Замедленно, будто сдвигал гору, повернулся к повозке, на которой ехала его
женщина со странным именем:
– Я приду… чуть позже.
Чех усмехнулся краешком губ, тронул коня. Они вошли в воду
тоже выше по течению, князю так и надлежит, там Чех соскользнул в воду, напился
вдоволь, потом быстро расседлал коня и начал его мыть. Рус пустил Ракшаса к
повозкам, оттуда уже выскакивали женщины и дети, с визгом бежали к воде.
Заринка откинула полог навстречу:
– Что стряслось?
– Река, – сказал Рус счастливо. – Не проспи,
поросенок… Где Ис?
Из-за полога пахнуло ее запахом, сердце радостно
затрепетало. Он умел вычленить аромат ее тела из сотен самых разных запахов, но
сейчас запах сказал, что она покинула повозку уже давно.
– Да вон же она, – ответила Заринка насмешливо. –
Она сюда только на ночь приходит. Да и то, если бы ты не являлся…
Она хихикнула намекающе, выпрыгнула и унеслась к воде. Вдоль
длинной колонны подвод, что все тянулись и тянулись из пыльного облака,
выметнулся всадник на оранжевом коне, быстром и горячем. Ис скакала уже
уверенно, обеими руками держась за узду, чуть приподнявшись в стременах.
Волосы ее были на лбу перехвачены золотым обручем, так
настоял Рус, а сзади она умело заплела косу, толстую, как змея, черную и
блистающую крохотными искорками. Лицо разрумянилось, глаза смеялись.
– Река?
В ее словах остался сильный привкус чужого языка, что
заставляло прислушиваться к ней больше, а душа Руса едва не выпрыгивала через
уши, когда слышал ее странноватую речь, и почему-то самому хотелось говорить
вот так странно, мило изменяя звуки.
Он протянул ей руку, сам удивляясь, зачем это делает, но Ис
приняла как должное: соскочила на землю, легко опершись на его ладонь, и это
простое движение наполнило его таким восторгом, что едва не завопил на всю
вселенную.
– Смоем пыль и грязь, – предложил он. – Я уже
забыл, какого цвета кожа у тебя на самом деле.
– На себя посмотри!
Он подхватил ее на руки, мощно и сильно швырнул едва ли не
на середину реки. Испуганный вопль пронесся над водой, затем был могучий плеск,
брызги взметнулись во все стороны, похожие на внезапно выросший среди реки
диковинный цветок с прозрачными лепестками и высоким столбиком в середке. Ис
скрылась под водой, и только тогда он вдруг подумал, что она, может, не умеет
плавать.
Он сам не думал, что с берега можно так быстро оказаться на
середине реки. Ис, барахтаясь, поднималась наверх, как вдруг ее ухватили
страшные руки, вздернули грубо и свирепо вверх, пробив поверхность реки, как
стену враждебной крепости. Она закашлялась, ослепленная солнцем. В ее
расширенных глазах был ужас.
