– Эту землю никто не топтал ногами. Она еще не имеет
названия. Так назовем же ее в память о нашем отце, которого мы любим, несмотря
ни на что, – страной Пана, Паннонией!
Лех и Рус переглянулись. Чех сказал то, что они и сами бы
сказали… чуть погодя. Просто у них поступки всегда опережали слова, а старший
брат на то и старший, что сперва подумает, еще раз подумает, а лишь потом
скажет.
– Паннония, – повторил Лех задумчиво. – Когда
велишь остановиться?
Чех оглянулся на медленно бредущих людей, едва-едва ползущие
повозки. Слышался смех, веселые вопли. Дети уже не сидели без сил на подводах,
а бегали наперегонки. Один ухитрился нацепить на острогу огромную рыбину, за
ним гонялись с визгом и хохотом.
– Ожили, – сказал он с великим облегчением. –
Ожили… Когда? Наступает осень, а к зиме надо успеть хотя бы накопать землянок.
Еще лучше – срубить хоть какие-то дома.
Лех кивнул. Срубить дом можно за день-другой, а на все
племя – за неделю. Нужно только, чтобы лес был под рукой. А здесь
среди степи попадаются лишь крохотные гаи.
– Когда дашь знак?
Чех покачал головой:
– Нужно идти до первых заморозков. А вы двое садитесь
на коней, дуйте вперед. Там развилка… долина расходится тремя клиньями. Пусть
один проедет по одному рукаву, другой по другому…
Лех сказал живо:
– Еще кого-нибудь возьмем? Там три рукава, ты сам говорил.
– Пожалуй…
– Ерша, – предложил Лех. – Или Бугая, а то
засиделся. Можно Твердую Руку.
Чех подумал, покачал головой. К удивлению братьев,
сказал неспешно:
– Третьим пусть едет Сова.
Лех поморщился:
– Раб из каменоломни?
Рус ощетинился, а Чех сказал обыденно:
– Вы все сейчас – изгои. А он – неплохой
воевода. Я как-то говорил с ним, человека сразу видно.
Лех обиделся:
– Будто среди наших мало славных воевод! Одного Бугая взять…
– И Бугай хорош, – согласился Чех, – но Сова
из кожи лезет, чтобы увидели его полезность. Не знаю, что замыслил, но уж очень
старается.
Раздался дробный топот копыт. Подскакали смущенные дозорные.
Чех весело скалил зубы. Дозор увидел то, что он еще вчера узрел с верхушки
дерева. В зеленую долину словно бы врезались два острых клина, рассекая ее
на три рукава. И настолько одинаковых, что никто не знал, по какому из них
идти.
– Привал, – велел он. – Ну и что, если еще
полдень? Зажигай костры! Гойтосир, где ты? Подумай, не приходится ли на сегодня
какой-нибудь праздник?
Ночью Русу казалось, что костров в степи полыхает столько,
сколько звезд на небе. Ис вместе с ним бродила от костра к костру, слушала
песни, с изумлением смотрела на зажигательные пляски. Мужчины плясали до упаду,
а женщины и дети только смотрели с телег. Здесь был мир мужчин, и хотя никто не
запрещал женщинам ездить верхом или охотиться хотя бы на зайцев, те лишь гордо
указывали на мужчин. Это их дело. Если же на коня сядет женщина, то это укор
мужчине, который не сумел обеспечить, накормить, привезти…
– И ты так считаешь? – шепнула она ему тихонько.
Он признался:
– Сперва – да. Потом решил, что ты ведь из другого
племени. Ты не обязана следовать нашим обычаям. Если, конечно, не будешь
нарушать главные.
– Главные?
– Да. Не посмеешь, к примеру, предать племя, укрыть
предателя или помочь ему. Не смеешь даже предать земле тело изменника или
сочувствующего врагу! Мы тела таких людей оставляем зверью и воронам на
потребу…
Она зябко передернула плечами:
– Пронеси и сохрани! Мне можно сопровождать тебя в дозоре? А
то уже скучно ездить только внутри обоза. Другие женщины со мной не знаются.
Догадываюсь, это из-за того, что я в седле.
– В дозор все-таки нельзя, – сказал он, обнял,
прижал к груди. – В дозор даже не всяких мужчин посылают. Только
самых-самых!
Она счастливо засмеялась:
– То-то вы с Лехом всегда впереди.
Едва порозовел восток, Лех и Рус вскочили на коней. Сова уже
ждал в седле, собранный для долгой скачки. Конь под ним был поджарый, с сухим
мускулистым торсом. Рус сразу оценил его как редкостного скакуна, хотя с виду
конь не выглядел таким же могучим гигантом, как красный жеребец Леха или
черный – Руса.
– Долго спите, – заметил Сова с прохладцей.
– Долго? – оскорбился Лех. – Да еще ночь!
– Мужчин рассвет застигает в пути.
– О боги… Еще один Гойтосир с его занудством!
Кони перемахнули тлеющие угли сторожевых костров, пошли
бодрой рысью, постепенно разогреваясь. Сова сразу приотстал чуть, давая братьям
мчаться бок о бок, касаясь стремян друг друга.
Темная стена леса приближалась, уже было видно два вытянутых
далеко вперед клина. Деревья стояли тесно, выдерживая натиск степи, исполинских
стад туров, ураганных ветров, палящего зноя. Под их кровом зеленел цепкий
кустарник, на коне въехать, как сразу определил Рус, просто немыслимо.
К тому же острые глаза братьев заметили мертвые деревья, зависшие на
ветвях живых: тронь – рухнут, костей не соберешь, а внизу наверняка
валежины с торчащими вверх и в стороны острыми сучьями.
Лех повертел головой, сравнивал:
– Смотри, как будто Скиф прорубил огненным мечом!
Рус всмотрелся, сказал неуверенно:
– Похожи на высохшие русла рек…
– Три реки?
– Три рукава одной реки. Только дно должно быть из песка…
или хотя бы камня. А я такой травы в жисть не видел!
Сочные стебли хрустели под копытами. Кони до самого брюха
взмокли от густого сока. Из-под ног нехотя выпрыгивали зайцы, а птицы пятились
совсем медленно, угрожающе щелкая клювами.
– Благодатная земля, – сказал Лех благоговейно. Потом
добавил очень серьезно: – Но кто скажет, как здесь зимой? Мы забрались на
север, как никто и никогда! Может быть, тут зимой все гибнет, а земля репается
от мороза.
Рус поежился, сделал жест, отгоняющий недобрую силу и прочую
нечисть.
– Но звери как-то живут?
– А может, замерзают, как жабы во льду, а потом
оттаивают?
Рус обвел долгим взором долину:
– Ну… пусть и мы будем. Как жабы. Зато весной как здорово!
Кони шли все медленнее, потряхивали гривами, срывали на ходу
верхушки сочных трав. Наконец остановились вовсе. Дальше вздымалась до синего
неба, перегораживая мир, стена черного леса. Узкие клинья были уже в десятке
шагов. На острие каждого клина росло по одинаковому дубу – могучему,
широкому, с растопыренными ветвями, такие встречаются лишь на просторе, а
ветвями укрывают молодняк. За их спинами в самом деле теснились дубки
помоложе, хоть и не шибко юные. А дальше виднелись такие же могучие
деревья, стоят плотно, не давая ворваться ни сухому ветру, ни злому морозу.
