– Людские следы?
Сове подали бурдюк с холодной водой. Он напился, проливая
струйки на грудь. Чех свирепо прожигал его взором, вожак каторжников слишком уж
выказывает непочтение; наконец Сова отлепился от бурдюка, шумно перевел дух,
вытер рот рукавом:
– Откуда люди в забытой богами земле?
Люди окружили, посыпались вопросы:
– Песиголовцы?
– Великаны?
– Лешаки?
– А Змеи есть? Змеев видели?
Сова отмахнулся:
– Сами вы… Удивительнее. И желаннее. Бескрайняя… нет,
края есть, зато бесконечная равнина с сочной травой и ручьями, какими ручьями…
А в тех ручьях воды не видно, столько рыбы.
Чех шумно перевел дух. Повернулся к братьям, нахмурился:
– А что стряслось у вас? Какие беды?
Рус развел руками, а Лех ответил сильным звонким голосом:
– Какие беды, ежели с нами мечи?
– У Руса палица, – напомнил Чех сварливо.
– Зато какая! Брат, наши рассказы до тошноты одинаковы. У нас
все то же. Боги как сговорились. Все три просеки прорубили что вширь, что в
длину… Правда, до конца мы не дошли, но и так едва коней не загнали! Теперь нам
только следы упрятать. Ежели погоня, то чтоб не поняли, какую дорогу мы
избрали.
Чех зыркнул из-под нависших бровей на одного, другого, сопел
в раздумье. Вокруг все ждали затаив дыхание. Наконец Чех громыхнул:
– Отдыхайте. Утро вечера мудренее.
Глава 12
Сквозь тонкие стены шатра Чеха всю ночь желтело мутное пятно
светильника. Изредка мелькала гигантская тень, хищно хватала жбан с квасом,
снова исчезала. Появлялись другие тени, в одной Рус опознал сутулую фигуру
Гойтосира. Тени смыкались огромными головами, превращались в неведомое чудище,
что душными ночами является во сне и садится на грудь.
Тонкие руки Ис обняли его за плечи. Она, как щенок, шумно
посопела над ухом, ее острые зубы хищно прихватили за мочку, куснули:
– Что гнетет тебя, потомок богов?
Голос был игривым, но Рус слышал в нем любовь и затаенную тревогу.
– Да нет, – ответил он как можно ровнее, – все
хорошо. Мы нашли дорогу дальше. И уже не придется продираться сквозь
лесные завалы.
– И все?
– Да…
Она прижалась к нему сзади, тонкие пальцы сплелись в замок,
сжали. Он слышал, как она задержала дыхание, стараясь сдавить как можно
сильнее.
– Ой, – сказал он, – пощади… Ты сильна, как бык.
– Ах, ты назвал меня быком?
– Ты мой небесный бычок. Я люблю тебя, Ис…
Она сказала внезапно очень серьезным голосом:
– Рус, что тебя пожирает как лесной пожар изнутри? Скажи.
Мужчине трудно признаться другому мужчине, вы все соперники друг другу, но не
мне…
Его голос упал до шепота:
– Я впервые страшусь утра.
В обозе везли три разобранных шатра: Чеха, Леха и Руса,
как тцарских детей великого рода, что корнями уходят к богу богов, самому Роду.
В начале Исхода ставили только один, Чеху, где на совет собирались старшие
из беглецов, а теперь и Рус разбивал для себя, чтобы мог без подсказок и
глубокомысленных советов со стороны без меры развеселившихся дружинников ложиться
с черноволосой добычей. Лех про свой шатер забыл, ложился у костра, но
разнежился настолько, что клал под голову седло, а ноги укрывал конской
попоной.
В эту ночь Рус держал полог открытым, чтобы видно было
шатер старшего брата. Там за тонкой стенкой появлялись новые тени, исчезали.
Фигура Чеха иногда заслоняла светильник, огромная и растопыренная, и Руса
охватывал страх. Пальцы сжимали обереги, он шептал непослушными губами заклятие
от Чернобога.
Ис не спала, он слышал по ее дыханию. Притворяется, не хочет
привлекать внимание. Ее пальцы робко держали его за плечо, готовые в любой миг
отдернуться.
Он старался дышать ровно, чтобы она поверила, что он спит, и
заснула тоже, но недоброе предчувствие с такой силой давило на грудь, что с
трудом раздвигал грудную клетку, впуская воздух к измученному сердцу. Словно
наковальню взгромоздили ему на грудь, а та становится все массивнее, тяжелее…
Все-таки забылся под утро, потому что внезапно увидел
светлые стены шатра, полог был задернут. По ту сторону тонкой ткани перекликались
мужские голоса, вдали хрипло протрубил охотничий рог.
В шатре чувствовался сладковатый запах. Он взглянул в
усталое лицо Ис, понял: не спала, бедняжка. Окуривала травами, отгоняла злых
духов, молила своих богов отвести от него беду. Он сердился, когда она пыталась
говорить о своих богах, и теперь она призывает их помочь ему тайком…
– Ис, – сказал он, морщась, – мужчина должен
выстаивать сам! Никакие твои боги…
– У нас один бог, – сказала она, защищаясь.
– Тем более! Что может один, если десяток против?
А мужчина должен стоять и против сотни богов. Так нас учил отец.
– Но выстоит ли, – ответила она печально.
– Не это главное! Он должен стоять красиво. И умереть,
если понадобится, красиво.
Она прошептала:
– А наш бог учит выжить… любой ценой.
Она подала ему перевязь. Он надел через голову, поцеловал ее
крепко в губы, и полог резко отдернулся под его пальцами. Мир был еще сер,
только восток полыхал алым, как нежный цвет молодого мака. Как румянец на щеках
Ис, подумал Рус. В груди потеплело, он с удивлением ощутил, как
исполинская наковальня уменьшилась до размеров простых клещей кузнеца.
Костры горели мощно, искры с треском выстреливались в серое
небо. Деревьев много, и выбирают только сухие березы, чтобы горело долго и
жарко, люди спали возле костров на земле охотнее, чем в телегах. Кое-где уже
варили в котлах, на ближайшем костре жарили на вертеле дикого кабанчика.
Буська помахал Русу, облизался и показал на тушу. Жир капал на багровые угли, с
шипением взлетали короткие злые дымки.
От одного из костров поднялся взъерошенный Лех. Голый до
пояса, красивый, хоть и заспанный, широко зевал, чесал под мышками, вздрагивал
от утренней свежести, и могучие мышцы радостно вздувались, перекатывались,
стараясь проглотить одна другую, но делались только толще.
Рус видел, как посерьезнело лицо среднего брата, когда
оглянулся на шатер Чеха. Две молодые девки, хихикая и толкая друг друга,
принесли медный таз с водой. Лех быстро умылся, воду расплескивал, как большая
перепуганная рыба. Девки преувеличенно старательно вытерли спину, норовя
щипнуть за тугое мясо, юный отрок с серьезными глазами принес и подал обеими
руками меч в расписных ножнах.
