Он сделал только шаг, когда за плечо ухватила сильная рука.
Обернулся, на него в упор смотрела Ис. Ее черные глаза полыхали гневом. Она
убрала руку, и Рус невольно посмотрел на свое плечо, то ли проверяя, не
остались ли следы от тоненьких и непривычно сильных пальцев, то ли не веря, что
это она ухватила с такой силой.
– Рус, – сказала она сдавленным голосом, – что с
тобой? Куда собрался?
– Все, – ответил он мертвым голосом, – солнце
зашло…
– Ну и что?
– Солнце зашло, – повторил он хрипло. – Гадание
закончено.
– Но жизнь не кончена, – возразила она. – Вон
взошла луна! Посмотри, сколько звезд!
Небо жутко и загадочно смотрело мириадами огненных глаз.
Звезд высыпало, как никогда, много, холодных и горячих, голубых, синих,
красных, даже зеленых. Все небо усеяли звезды, Рус ощутил дрожь, ибо все они
молча и требовательно смотрели только на него.
– Что я могу? – сказал он в отчаянии.
Она загораживала дорогу, он попробовал ее отстранить, но она
лишь качнулась и снова встала на дороге. В темных глазах прыгали искры, по
лицу плясали блики от костров. Ее губы были плотно сжаты, как и кулаки.
– Что я могу? – повторил он подавленно. – Ис, все
кончено. Все кончено…
– Нет, – сказала она настойчиво. – Надо драться до
конца. Надо выжить… А если не хочешь просто выжить, то где же твой девиз
умереть красиво? Сейчас никакой красивой смерти не будет. При таком ликовании
она пройдет незамеченной. Ты должен что-то делать, Рус!
Он поднял голову. По всему полю полыхали такие костры,
словно скифы вознамерились сжечь все деревья, кусты и траву по всему белому
свету, а пламенем хотели поджечь небеса. Песни и пляски гремели всюду, то и
дело кто-нибудь вскакивал на коня и уносился от восторга в степь, чтобы не
топтать копытами народ.
Ее тонкие руки повернули его, он сопротивлялся нехотя,
подталкивали в спину. Он сам ощутил, как шаги его становятся шире. Когда в
оранжево-красном пламени костров блеснули белые камни ограды, он перемахнул с
разбега, пробежал до жертвенного камня, оглянулся.
Ис осталась по ту сторону камней. Женщинам не дозволено
входить в капище, но и на таком расстоянии он чувствовал ее любовь, ее
боль и тревогу. Бледное лицо было повернуто к нему, а ладони она в немой мольбе
и требовании прижала к груди. Вместо глаз он видел только темные впадины
на ее лице, но чувствовал, как она следит за каждым его движением.
Стыд и гнев нахлынули с такой мощью, что голова едва не
взорвалась от прилива крови. Не помня себя он подхватил с колоды свою боевую
палицу, довольно лежать и выпрашивать, вспрыгнул на камень, подошвы чавкнули в
пролитой крови жертв.
– Это я, Рус! – вскрикнул он люто.
Страшный нечеловеческий крик пронесся над долиной, разметал
высокое пламя костров, заставил коней прижать боязливо уши, а каждый из людей
вздрогнул, ощутив присутствие мощи, что выше людской. Все видели, как в самой
середине капища, стоя на жертвенном камне, человек в звериной шкуре вскинул
руку с зажатой в ладони рукоятью палицы. Подсвеченный снизу багровым пламенем
костра, он сам казался богом огня, свирепым и залитым огненной кровью.
Разом стихли песни, умолк топот. Все остолбенело смотрели на
него, начали приближаться, как зачарованные взглядом змеи жабы. Остановились
вокруг белой ограды из камней, Рус видел одинаковые бледные лица с пляшущими на
них красными бликами.
– Я – Рус! – повторил он мощно, но в груди были
холод и отчаяние. – Я ваш сын, боги скифов!.. Есть ли у вас что-то
для меня? Если не будет знака, то, клянусь, жить мне незачем. Я брошусь на меч,
и это будет жертва, чтобы дорога у братьев была гладкой. Но если и моя душа не
лишняя на свете – дайте знак!
В мертвой тиши слышно было, как вдали слабо фыркнул
конь. В костре за спинами людей лопнул сучок, и сразу трое мужчин подпрыгнули,
как испуганные дети. Тишина была как натянутая до предела тетива, как замерший
крик на краю пропасти.
Подошли и встали у края ограды Чех и Лех. Мелькнула
серебряная голова Гойтосира, бледное лицо было гневным. Он прошел между
камнями, шаг его был упруг, посох глубоко вонзался в землю. Глаза не отрывались
от Руса, что топтался ногами по ныне священному камню.
Прямо за оградой, поставив ногу на валун, высился Бугай, в
красном свете огня особенно страшный и огромный. В трех шагах так же
могуче возвышалась Моряна, ее глаза, как Бугая, смотрели с сочувствием. Рядом
застыл Буська, кулачки прижал к груди, как Ис, что стояла неподалеку.
Лишь возле нее была пустота, женщины все еще избегали к ней
притрагиваться.
Гойтосир крикнул на ходу:
– Слезь!.. Слезай сейчас же!
– Я требую знака, – бросил Рус. В груди была
тоска и горечь безнадежности. – Я хочу знать…
Гойтосир подошел вплотную, ухватил за ногу:
– Слезай, пока боги не поразили молнией!
Рус вскинул обе руки, потряс ими, палица выглядела особенно
страшной, подсвеченная снизу оранжевым огнем, крикнул в последний раз так
страшно, что в горле что-то лопнуло, хлестнуло болью, стало горячо:
– Скиф!.. Я – сын твой!
Палица его тыкалась в небо, задевая звезды, и внезапно там в
черноте заблестела звезда, которой раньше не было. Блеск усиливался, на черном
небосводе звезда заполыхала так ярко, что затмевала все созвездие, начала
двигаться, все разгораясь, и вот уже страшная хвостатая звезда несется через
черное небо, пожирает неподвижные огоньки, поглощает их блеск, за нею тянется
расширяющийся след, призрачный и страшный, только самые яркие звезды
просвечивают, а эта мчится все быстрее и быстрее, вот уже на середине неба,
склоняется ниже, ускоряется, разгораясь до немыслимой яркости – стали
видны бледные, как у мертвецов, лица, все смотрели со страхом, – и вот уже
устремилась к черной земле…
За виднокраем вспыхнуло, черная полоса на миг озарилась
светом. Потом погасло, лишь чуть погодя донесся слабый удар, толчок, будто
звезда ударилась о камни.
Страшную тишину нарушил чей-то крик:
– На север… Она указала на север!
Гойтосир застыл, посох его без сил уткнулся в землю. За
оградой все так же мертвенно белели испуганные и потрясенные лица. Только одно
сразу вспыхнуло радостью, а сжатые на груди кулачки опустились.
Рус спрыгнул на землю. Его трясло, в горле стало солено, он
сглотнул кровь и понял, что, похоже, в ярости и отчаянии порвал внутренние
жилы.
– Что вещает… – Он поперхнулся, проглотил боль, упрямо
сказал хриплым, сорванным голосом:
– Что вещает эта необычная звезда?
Гойтосир прошептал едва слышно:
– Тебе… на север.
– Это я знаю. Что предрекает? Ты же сказал, что ждет Чеха и
Леха?
