Рус угрюмо смотрел, как дружинник сел между Бугаем и Совой,
тупо удивляясь, почему эти люди сидят с ним, а не с его старшими братьями.
Спросил сумрачно:
– Что там?
– Рус, – ответил Ерш, лицо его было, как никогда,
серьезно, и эта серьезность послала дрожь по спине Руса, – тебе лучше не
знать.
– Так плохо?
– Могло быть и хуже, да дальше уже некуда.
– Волхвы ничего не сказали о… предначертании мне?
У костра напряженно прислушивались к их разговору. Из шумного
стана долетали веселые вопли, обрывки песен. Ерш все-таки взял у Бугая мех, но
пить не стал, подержал и передал Сове:
– Похоже, сами боятся о нем говорить. Да и все племя уже в
нетерпении. Слышишь, как скачут? Гойтосир наобещал молочные реки в кисельных
берегах! Только и раздумий, с кем идти. И тому и другому земля дадена
богатая и жирная, дичи видимо-невидимо, а рыбы немерено. Леху предначертана
долгая дорога побед и славы, а Чеху – кровавая междоусобица, за которой
последует тысячелетнее царство мира и покоя. Вот и ломают голову, что выбрать!
Костер потрескивал, взлетали искорки. Багровые языки пламени
плясали на суровых лицах, будто вырезанных из камня. Рус спросил после
молчания:
– А что говорят боги мне?
– Ничего.
– Совсем?
– Вроде даже боятся. Да и до того ли? Ясно, что с тобой идти
некому.
Со стороны людей Леха взревели трубы. С пьяным хохотом
целая толпа пустилась в пляс. Багровые языки пламени выхватывали из черноты
ночи нелепо скачущие фигуры.
– Некому… – прошептал Рус убито.
Слева он ощутил горячее плечо Ис, а справа его толкнул Сова.
Моряна громко фыркнула.
– Ты не один, – сказал Сова серьезно. – Великий
народ может статься даже из единой пары людей. А с тобой идут по крайней
мере две женщины, Ис и Моряна. Да Заринка тебе предана, она любит тебя. Чеха и
Леха тоже любит, но их больше уважает, чем любит. Зато за тобой пойдет, куда
поведешь.
А Ерш сказал чересчур серьезно:
– Мы с Совой поможем тебе создавать новое племя. Я буду
трудиться дни и ночи в поте лица своего, а Сова обещал подле нас факел держать…
Сова зарычал, Ерш с притворным испугом спрятался за спину
Моряны.
Рус поинтересовался сдержанно:
– Сова, ты со мной?
– Мог бы не спрашивать, – ответил Сова осуждающе.
В голосе бывшего воеводы прозвучало раздраженное высокомерие.
Как можно усомниться в его верности долгу чести? Но Рус уловил, как в душе
просыпается несвойственная ему ранее подозрительность.
И когда почти под утро увидел, как из повозки Совы
выскользнула Заринка, воровато оправляя платье, лишь стиснул челюсти.
У Совы могут быть и не столь благородные причины.
От шатра Чеха дико и страшно прокричал петух. Он один уцелел
в походе, его берегли пуще глаза. Он знал, что отгоняет злых духов, по его
крику восходит солнце, что иначе и не стронется с места в своем подземном
царстве, видел, как по его воле по всему стану поднимается народ, и потому
орал, как опытный воевода, хорошо зная себе цену.
Рус видел, как Чех рассыпал воинов в разные концы. Там уже
ржали кони, скрипели колеса. Большинство мужчин и женщин еще не ложились, а
подростки после короткого сна бросились ловить и запрягать коней и волов.
Рус оглядел покрасневшими глазами друзей. Вокруг костра все
еще сидели Бугай, Моряна, Сова, Шатун, даже Ис, впервые допущенная в воинский
круг. Чаша с хмельным вином ходила по кругу.
– Я пойду, – сказал он тяжело. – Нельзя,
чтобы братья ушли вот так…
Его провожали сочувствующими взорами. Когда скрылся в толчее
народа, коней, Бугай пророкотал:
– К полудню тут будет пустое место…
Сова кивнул, а Ерш сказал задиристо:
– Да, Бугай, меня ты оскорбил – ладно, прощу. Но ты и
себя назвал пустым местом.
Бугай хмурился, смотрел подозрительно, старался понять
больно хитрую речь, а Моряна, что не поняла тоже, бухнула тяжелым голосом:
– Раньше. Все спешат уйти. Впереди обещаны, ты ж слышал сам,
молочные реки с кисельными берегами!
Ис молчала, держалась как можно тише и незаметнее. Понятно,
что допустили к людям только сейчас, когда у костра осталось так много пустого
места. Когда чашу передавали ей, она только прикасалась губами к краю, протягивала
с поклоном Моряне, та как гора восседала рядом. От воительницы пахло мужским
потом и запахом свежей крови. С пояса свисала свежесодранная шкурка
мелкого зверька.
Глава 15
Чех резко обернулся на стук шагов, все такой же чуткий и
настороженный, как в лесу. В синих глазах мелькнуло смущение, но руки
раскинул с самым сердечным видом:
– Рус!
Они обнялись, застыли. Рус прижимался к могучей груди брата,
и хотя не уступал ни по росту, ни по мощи рук, но чувствовал себя слабым и
потерянным рядом с могучим и всегда все знающим, уверенным братом.
Внезапно широкие твердые ладони мощно хлопнули их по плечам.
Лех обнял обоих, сдавил, его горячее дыхание обожгло им щеки:
– Чех, Рус… Я люблю вас.
– Боги жаждут, – сказал Чех сдавленным голосом. –
Это наша им жертва!
– И наши отцы-деды зрят, – закончил Лех.
Их объятие распалось. Молча смотрели друг на друга, жадно и
тоскующе, запоминали лица братьев, а за спинами нарастал конский топот, рев
скота, голоса. Полог с треском распахнулся. Верхом на диковатом коне, что не
желал оставаться на месте, сидел рослый воин. Он всмотрелся в темноту, крикнул
отрывистым голосом:
– Чех, все собраны! Веди.
Видно было, как подбежали отроки в поводу с белым оседланным
конем. Чех вздохнул, хлопнул братьев по плечам. Отстранился, через мгновение
был уже в седле своего жеребца. Конь пошел в галоп, Чех крикнул, и подводы
пришли в движение. Конники поскакали вперед.
Подводы уходили долго, на кострах успели вскипятить котлы и
приготовить мясную похлебку. Конного заслона сзади не было, отметил Рус. Чех не
тратит усилий зря, зная, что позади остались братья.
Лех обнял Руса:
– Пора. Прости… Увидимся в вирии!
Ему подвели его огненно-красного коня, попона тоже отливала
багровым. Лех вскочил с разбега, дико гикнул, конь понесся к группе ожидавших
его всадников.
Рядом с Русом встали Бугай, Сова, Моряна. Бугай проронил
медленно:
– С Чехом ушло больше половины… Поглядим, сколько уйдет
с Лехом.
Рус тупо смотрел на людской поток. В сердце была такая
горечь, что в глазах потемнело. Плеча коснулись трепетные пальцы. Он повернул
голову. Ис смотрела с любовью и таким сочувствием, что он устрашился: может
расплакаться при всех.
