Иисус все же обреченным голосом прошептал:
– А разве так не проще?
Соломон ощутил растущее раздражение. Сильные мышцами люди
редко оказываются сильными духом. Они чаще впадают в отчаяние, отказываются от
борьбы.
– А кто сказал, что мы и есть израильский народ? Ведь
когда началось истребление нашего народа, мы разбежались в поисках спасения.
Одно колено бежало через пустыню, другое – через горы, мы сражались чуть
дольше, и нам дороги на юг перекрыли. Пришлось, как испуганным ланям, бежать
сюда, на север… Но я не верю, что только мы уцелели! Не мог наш господь
дозволить, чтобы его народ исчез так… полностью!
Лицо Иисуса чуть посветлело. Он вздохнул прерывисто, так не
к лицу человеку с мечом, словно ребенок после долгого плача:
– Хорошо бы. Но я видел наши старые записи! Бежали десятки
тысяч, редкие тысячи добрались до этих земель, а сколько пережило первую
страшную для нас, привыкших к теплу, зиму? Я помню, что весь наш народ –
потомство четырех уцелевших женщин! Иной раз среди ночи просыпаюсь от страшной
мысли, что, если бы и они… А они хворали, об этом есть запись!
Соломон сказал просто:
– Нас бы не было. Но мы есть. А также есть племя Гога и
Магога. Я верю в предопределенность и даже готов протянуть шею под их
топор… но один момент в рассказе их волхва меня потряс.
– Какой? – спросил Иисус настороженно.
– Причину их ненависти к нам. Точнее, ко всему племени Сима.
Оказывается, с годами истинная причина расставания трех братьев забылась. Или
же исказилась намеренно, во что я верю больше. Жизненную правду заменили
привычной сказкой о трех братьях: двух злых, а третьем – кротком и послушном.
Так вот этого третьего злые братья изгнали, а ныне его потомки горят жаждой
восстановить справедливость. А справедливость в их понимании – это
предать мечу и огню чужаков, истребить все живое, вырубить сады, засыпать
колодцы… Ну, сам знаешь, что проделали наши предки, когда вошли в землю
Ханаанскую.
Иисус отмахнулся:
– Нас вел Яхве.
– Их тоже кто-то ведет. Пусть языческий, но если идут…
Иисус возразил:
– Какая разница, из-за чего ненавидят? От своего не
отступятся.
– Да, но… если ненависть на недоразумении, то мы, иудеи,
славились умением улаживать споры.
– Но не с дикими скифами, – отрезал Иисус. – Это
худшие из гоев! К тому же ты забыл, им все равно нужны эти земли.
За окнами слышались крики, звонко стучали колеса по
деревянной мостовой. Соломон морщился, в черепе боль стала невыносимой. Он
сказал упавшим голосом:
– Да, ты прав. Они в любом случае хотят истребить все наше
племя.
Иисус поднялся:
– Я пойду. Надо крепить оборону. Эй, Дебора!
Принеси меду хозяину. Да разведи в горячей воде, у него силы на исходе.
Соломон закрыл глаза. Шаги удалились, дверь открылась
тихонько, шаги прошелестели в коридоре. Потом за окном крики раздались громче,
Соломон услышал и окрепший голос Иисуса. Бывший охотник отдавал приказы коротко
и отрывисто, как римский центурион.
Конные отряды как половодье разлились по окрестностям. Со
стен в бессилии смотрели, как то там, то здесь вспыхивают пожары. Горели веси,
горели спелые хлеба. Где не успели собрать и обмолотить, все предавалось огню.
Конники оказались настолько стремительными, что забрались к
самым дальним весям. Там не ждали нападения, и отряд Совы захватил богатую
добычу. А за собой приволок на длинной веревке человек сорок молодых девок
для поругания. На другой веревке тащил десятка три, связанных еще и попарно,
молодых и здоровых мужчин.
– А эти зачем? – спросил Рус брезгливо. –
Руби к бесовой матери! Нам сейчас не до рабов.
Сова почесал в затылке:
– Что-нибудь да придумаем. Можно сразу в жертву Табити
принести, а можно сперва на работе поморить как следует.
– Какой работе? Мы всегда сами все делаем.
– Надо у волхва спросить. Он придумает.
– Он их сразу под нож. Ему свежая кровь что тебе старое
вино.
Сова ухмыльнулся:
– Я уже забыл, какое оно вовсе.
– В граде его много, – бросил Рус зло. – Там
и напьемся!
Всадники били плетьми пленных по головам, заставили сесть.
Лица у многих были разбиты, двое кашляли и плевались кровью. Рус заметил, как в
кровавой слюне блеснули обломки зубов.
– Что за народ? – сказал он презрительно. –
Мелкий, тощий, черный, как обугленные головешки…
Он не успел договорить, как сбоку мелькнуло худое, мелкое
тело. Рус не успел вскинуть руку для удара, как цепкие пальцы с силой дернули
за сапог. Потеряв равновесие, он как мешок плюхнулся на землю, но еще в воздухе
два удара ожгли лоб и скулу. К счастью, иудей попал сперва в лоб, отчего мог
сам сломать пальцы, но второй раз успел садануть как поленом.
Рус с ревом вскочил, его кулаки замелькали как молоты над
наковальней. Иудей мелькнул, дал захватить руку, а сам поднырнул, закряхтел от
натуги, и Рус упал вместе с ним на землю. Иудей явно хотел бросить его через
голову или хотя бы через бедро, но не удержал такую тушу, подломился, все же
Рус больно стукнулся локтем, зарычал от злости. Иудей ударил еще и еще, но Рус
пошел на него теперь хоть и как дикий зверь, но рассудка не терял, ухватил
противника снова, бороться не стал, ударил наотмашь огромной ладонью.
Голова иудея мотнулась так, что могла бы слететь вовсе. Из
разбитых губ брызнула кровь. Глаза затуманились, колени стали подгибаться.
Рус удержал его за шиворот на весу.
– Эй, что, заснул?
Воины хохотали, указывали на обоих. Рус хмурился, но потом
рассмеялся и сам: таких бойцов еще не видел. Он на голову выше иудея, вдвое
шире в плечах, тяжелее тоже не меньше чем вдвое. Он чувствовал, как ноет
ушибленное ухо, а грудь все еще ходила ходуном. Глаза иудея прояснились, Рус
разжал пальцы. Иудей безвольно повалился на землю. Изо рта потекла красная
струйка.
Сова крякнул:
– Что это он заснул? А я уж хотел было в свой отряд
взять!
Воины снова заржали как сытые, довольные кони. Рус сказал
удивленно:
– Дрался как демон! А не скажешь… мелкий, кости тонкие.
Тот лежал распростертый в пыли, затравленно смотрел в лицо
вождя варваров. В глазах было ожидание скорой смерти. Рус протянул руку:
– Вставай. Ты хорошо дрался.
Тот не сдвинулся, глаза перебегали с одного лица на другое.
Рус нетерпеливо пошевелил пальцами. Корнило подвигал складками на лбу, сказал
по-иудейски:
– Поднимайся. Бой кончен.
