Хотя проехали мимо стана, их заметили. Бугаю что-то кричали
весело. Хева спросонья не разобрала: Бугай говорил медленно, неспешно, она
успевала уловить смысл, а другие скифы орали быстро и скомканно, словно рычали.
– Спи-спи, – прогудел он над ее головой мощно. –
В какой, говоришь, веси остались твои маленькие братья?
Она повозилась, устраиваясь в его руках поудобнее. От него
шло тепло, как от печки.
– Следующей за нашей, – ответила она сонно. Пережитое
навалилось с такой силой, что его густой голос доносился как гудение большого
жука в теплую летнюю ночь. – Ты не давай мне спать…
– Чего бы, – удивился он. – Спи, цыпленок.
Он в самом деле поддерживал ее падающую голову большим и
указательным пальцами, словно тяжелую голову желторотого птенчика. Хева слабо
улыбнулась, ей было тепло и защищенно, и она без сопротивления погрузилась в
блаженный сон.
Ис обучала двух женщин правильно толочь и прикладывать к
ранам листья – раньше их жевали, – когда увидела, как к одному из
костров подъехал Бугай на своем исполинском коне. Бугай медленно слез,
придерживая на коне не то подростка, не то вовсе ребенка, затем взял его на
руки и понес к костру.
Двое что-то загомонили веселое, Бугай цыкнул вполголоса. Ис
видела, как он осторожно уложил свою ношу на кучу веток, укрытых шкурой. Ему
что-то советовали весело, ржали, он лишь сердито дернул плечом.
Заинтересованная, Ис оставила врачевание на Заринку, девушка
ловко и быстро управлялась с ранами, пошла к костру. Бугай как раз накрыл
другой шкурой добычу, заботливо подвернул края под бока, чтобы не дуло.
Перед Ис лежала измученная молодая девушка. Шкура укрывала
ее по горло, но было видно, что ростом невелика, совсем малышка, фигура
тоненькая. Брови застыли, и во сне вздернутые в горестном удивлении. Нос
тонкий, точеный, щеки бледные.
– Кто это? – спросила Ис. – Где ты отыскал такую
прелесть?
– Моя рабыня, – гордо ответил Бугай.
– Ого… Но я не видела в ближайших весях. Где поймал?
Бугай почесал в затылке:
– Из-под земли вытащил. Она с отцом сидела трое суток.
Бедолага… Дерьма нанюхалась на всю жизнь. А то и наелась.
Ис посмотрела по сторонам:
– А где отец? Ты убил его?
На широком лице Бугая отразилось некоторое смущение. Он
покосился на двух воинов, те пекли на прутиках мясо, посмеивались, глядя то на
него, то на спящую пленницу.
– Не-а… Отвез в град.
Ис показалось, что ослышалась. Ее брови полезли еще выше,
чем у спящей.
– В град? Зачем?
– Да приболел старик, – прогудел Бугай с
неудовольствием. Сейчас ему явно самому все казалось нелепым. – Дохловатый
народ! И за жизнь цепляются, как будто жизнь – самое дорогое, что у
человека есть. Хева попросила, я и отвез. Там его Соломон взялся лечить. Ну а я
перекусил там малость, вернулся.
Ис посмотрела с еще большим удивлением:
– Перекусил?
Бугай разочарованно отмахнулся:
– Да так, на один зуб. Они ж там едят что воробьи клюют.
Потому такие и мелкие.
Ис смолчала, перевела взгляд на спящую девушку:
– А эта… Хева? Почему она здесь?
Бугай удивился:
– Так она ж моя рабыня! Она дала слово, что пойдет со мной,
если отвезу ее отца!
Ис отвела взор, показалось неловко смотреть в честное лицо
бесхитростного богатыря. Один воин, посмеиваясь, предложил продать ему пленницу
за ломоть жареной телятины.
Бугай похлопал себя по животу:
– Я ел такое, что вам и не снилось. И пил вина, о
которых вы не слыхали… Хоть и мало, правда. Так что втяните языки туда, где им
должно быть. Не будите девчонку, пусть отоспится.
Ис отступила на шаг.
– Когда проснется, позови меня, ладно?
Бугай спросил подозрительно:
– Зачем?
– Тебе это не повредит, – ответила она с
теплотой. – Скорее наоборот.
Сова сообщил, что захвачены и разграблены все веси.
Уцелевшие иудеи оставались только за стенами града. Но сколько бы туда ни
успели натащить мяса и зерна, все равно скоро все кончится.
Отдельные стрелки выходили к стене града и на спор стреляли
в защитников. Выигрывал тот, кому удавалось сбить больше иудеев меньшим
количеством стрел. Иудеи умело хоронились за деревянными щитами, но стрелы
русов все же находили щели. Не всегда, много тратилось зря, но некоторые
достигали цели. Иной раз даже мощно пущенная стрела пробивала тонкую доску, со
стены слышался долгий предсмертный крик. Русы спорили, доходило до драк,
засчитывать ли, если иудей падал по ту сторону. Наконец решили упавшего внутрь
града считать за полуубитого, а двух упавших – за мертвого.
Рус вернулся как обычно – к полуночи. Буська принял
коня, ворчал укоризненно, бедный Ракшас падает с ног, Рус огрызнулся, что и
князь тоже падает, но его никто не жалеет, Буська дерзко возразил, что за
князем молодая ведьма ходит, а этот конь – тварь беззащитная, безропотная,
добрая, жалобная…
Он отмахнулся, жадно хватал обеими руками из медной миски
горсти еще теплого мяса. Ис всегда готовила со жгучими травами, что разжигают
кровь и очищают мозг. Женщины племени, что сперва ненавидели ее и боялись, тоже
начали по ее примеру выискивать подобные травы.
Он слышал, как сзади прошелестели неслышные шаги. Но еще до
того, как откинулся полог шатра, он уже знал, что это Ис, что спешит к нему. Он
не сказал бы, почему почуял так, почуял, и все, – так собаки за версту
чуют приближение любимого хозяина, так звери чуют приход рассвета и наступление
теплого дня.
Ее ласковая рука коснулась его затылка. Он закрыл глаза,
сразу погружаясь в сладостное оцепенение, когда его гладят и чешут, а усталость
и тревоги улетучиваются, как гнилой туман под лучами летнего солнца.
– Ис…
Она отстранила его ищущие руки:
– Нет, нет! Погоди.
Он потянул носом, насторожился:
– Ты была у них?
– Да. Но недолго.
Голос его дрогнул:
– Ты все чаще уходишь к этим людям. Но это ведь не твой
народ? Не совсем твой, как ты говорила?
Не переставая перебирать волосы на его затылке, она обошла и
села напротив. Они почти касались друг друга носами. Глаза ее были полны
печали.
– Они плачут и молятся, Рус. Мне их очень жаль. Но не
тревожься, я – твоя жена.
Он потерся носом о ее нос, тонкий и вылепленный изящно,
вздохнул:
– А я твой муж. Но что мы можем сделать? Боги решают за
нас. Мы возьмем эти земли.
