– Почему нет? – спросил Соломон в свою очередь. –
Да, я сказал, что мы, слабые и трусливые, должны еще отыскать среди своего
народа сто человек, согласных взять оружие в руки. Это польстило скифам. Они
посмеялись и разрешили перенести поединок на неделю.
Иисус процедил сквозь зубы ругательство. Жилы на лбу
вздулись, а ноздри красиво вырезанного носа хищно трепетали, словно чуяли запах
добычи.
– Через неделю? – спросил он.
– Через десять дней, – поправился Соломон. – Ибо я
сказал, что через неделю на поле выйдет толпа перепуганных людей, которые не
будут знать, с какого конца браться за топор. Нам надо хотя бы неделю еще,
чтобы им объяснить разницу между щитом и топором. Иначе они опозорят и скифов
своим неумением… Скифы посмеялись, им это льстило, еще бы, но неделю не дали.
Через неделю еще, сказали они, может выпасть большой снег. Итак, через десять
дней ты должен вывести на поле сто мужчин, которые могут дать бой.
Все взоры обратились на Иисуса. Он сидел выпрямившись, сильный
и поджарый, весь в сухих мышцах охотника и следопыта, а теперь еще и воина.
Острые глаза блистали недобрым огнем. Кулаки медленно сжались, все услышали
скрип натянутой кожи. Костяшки побелели. А когда разжал пальцы, каждый
увидел кровь на его ладонях. Военачальник стиснул кулаки с такой силой, что
поранил ногтями свои же ладони!
– Девяносто девять, – сказал он сильным, мужественным
голосом. – Я сам поведу их. Как наш древний герой, я говорю об Иисусе
Навине, я начну бой первым!
Глава 20
Дружинники спали прямо на земле, в доспехах и при оружии.
Хотя костры горели по всему кругу воинского стана, спящие прижались друг к
другу, не выпуская животное тепло. Рус выглянул из шатра, когда на небе страшно
запылала красным огнем темная туча. Отсвет упал на землю, и неподвижные воины
показались ему зловещим надгробием на исполинском памятнике войнам. Жутко и
тревожно полыхнули другие тучи, на некоторых возникали малые очаги огня, и
можно было угадать, где разгораются новые пожары.
Он вышел, стараясь не будить Ис, огляделся. Хорошо видно и
пылающие тучи, и пожары на земле, и огненные столбы, которые подпирают небо.
От множества распаренных тел скапливался нечистый туман,
грязно-серый, тяжелый. Люди лежали так плотно, что можно было бы пробежаться
через весь стан, прыгая по телам, и ни разу не ступить на землю.
Недоброе предчувствие, что зародилось в глубинах сна, не
исчезло. Напротив, на душе стало тревожно, и он чувствовал потребность
оглядываться, словно ожидал удара в спину.
От костра, где сидели часовые, поднялся человек. Рус узнал
старого волхва. Тот зябко кутался в одежку с длинными рукавами. Кивнул Русу:
– Гой ты еси, княже… Как почивалось?
– Скверно, – буркнул Рус. – А тебе?
– Беспокойно что-то, – пожаловался Корнило. –
Вроде бы хорошо, что эти дурни решились на поединок… а я все время жду
какого-то подвоха. Подлый народ!
Выйдя за границу костров, они долго наблюдали рассвет, потом
ворота Нового Иерусалима чуть приоткрылись. Малую калитку проделать в воротах
не додумались, да и ни к чему было, ворота раньше всегда нараспашку, теперь же
Рус с злой насмешкой наблюдал, как выпускают иудеев по одному, тут же
запирают на все засовы. Страшатся, что, несмотря на перемирие, скифы все же
ворвутся… По себе судят, мерзкие твари.
– Как суслики!.. – сказал Корнило с отвращением. –
Трясутся от страха, но идут.
– Зря я разрешил, – бросил Рус угрюмо.
– Не казнись. Все одно они у нас в мешке.
– Верно, но прошла только неделя, как мы уговорились о
поединке. Еще три дня до смертного боя! А уже осмелели, чуть ли не на ноги
наступают.
Корнило угрюмо кивнул. Похоже, смутное беспокойство
тревожило и его душу. После объявления перемирия иудеи начали чересчур часто
покидать город, посещать занятые скифами веси. Иные вовсе расхрабрились
настолько, что забредают в воинский стан. Добро бы только молодые девки, но
появляются и парни. Ученики, так их назвала Ис. Учатся мудрости, стараются
увидеть как можно больше.
Что ж, пусть смотрят. Скоро им убираться к матери Ящера.
Там, на севере, только леса да снег. Пусть смотрят, пока могут.
– Гляди, один вовсе прет к твоему шатру!
Рус скривился. Заринка вертит хвостом, как молодой лисенок.
Мало ей, что половина парней не сводит глаз, Сове голову задурила, на что уж
осторожный да умелый воевода, и то попался, а ей еще и чужаков подавай.
С первого же дня возле нее появился какой-то хиляк, мелкий, но ухитряется
сутулиться, бороденку отпустил, гаже некуда.
– Больно много воли ей даешь, – заметил Корнило.
– До нее ли, – огрызнулся Рус. – А запретить
ходить им не могу – пообещал!
– Зря.
– Знаю, – ответил Рус еще раздраженнее. – Как-то
поймали на слове… Или сумели подстроить, что я ответил так, как им хотелось. Да
ладно! Скоро в поединке побьем да изгоним с этих земель. Тогда все решится
само.
Корнило смолчал, хотя по лицу было видно, что не стерпел бы
и дня. А князь хоть и молод, но молодец, сгоряча ничего не творит. Под
крылышком отца да за спинами старших братьев был сущий младенец! А остался
без них – матереет не по дням, а по часам.
Один из иудеев, плешивый и покрытый коростой, будто
испытывая терпение волхва скифов, рискнул даже приблизиться к тому месту, где
стояли князь с волхвом.
– Прости, жрец древних знаний… Я знаю, что настоящие
снадобья могут творить только люди, сами близкие к простой жизни…
В городах их не создать. Не знаешь ли какого-нибудь средства от облысения?
Корнило покосился на князя, тот едва сдерживает смех, ждет
от него возмущенного вопля, и потому Корнило с самым радушным видом снял с
пояса баклажку:
– Есть, конечно! Выпьешь всего пару глотков, и одним лысым
иудеем станет меньше.
Со стороны леса приближался дробный перестук копыт. Буська
мчался во весь опор, маленькая злая лошаденка неслась как хищная птица, прямо
стелилась в беге над землей, даже шею вытянула, как летящий гусь. Буська издали
заметил князя, повернул коня по широкой дуге, подскакал, запыхавшийся и румяный
от бешеной скачки.
– Княже! А что я видел…
– Ну, говори, – бросил Рус с преувеличенной суровостью.
– С той стороны у них тоже есть ворота. Правда, там
река, а моста нет, так что никто не ездил… А сегодня, смотрю, ворота
открываются. Выехала двуколка ихнего главного! Того, который весь в черном, как
ворон. С ним вышли еще двое. Быстренько вытащили из камышей плот,
здоровенный такой, загнали туда коня с повозкой, перевезли на ту сторону.
Я думал, и дальше пойдут, а они там и остались, а двуколка направилась
прямо в лес!.. У меня аж поджилки затряслись. Ну, понимаю, колдовать
поехал. Он же у них и есть колдун: не зря же весь как ворон! И старый
такой же. Ему, наверное, лет двести…
