– Ты не знаешь наших обычаев. Возможно, нашим женщинам
это нравится.
– Так ли?
В голосе Ингвара был яд. Сердясь на себя, чувствуя
неправоту, она сказала с вызовом:
– Да. Ты не знаешь женщин.
– Так ли? Я знал их сотни.
– Девок, но не настоящих.
В голосе Ингвара насмешка перешла в недоверие, сомнение:
– Не знаю. Является чужой, хватает тебя без твоего
согласия… вовсе в темноте… накидывает мешок на голову или бросает поперек седла
и увозит в чужое племя. И там ты вынуждена жить с ним, ибо даже не знаешь
обратно дороги!
Она возразила, хватаясь за последний довод, стараясь, чтобы
голос звучал непреклонно:
– Чтобы это понять, надо быть женщиной!
Она чувствовала его вражду, раздражение. Да, она
воспользовалась нечестным приемом. И оба это понимали. Дыхание его
приблизилось, внезапно сильные руки схватили ее, она увидела в лунном свете его
хищное лицо. Выступающие высокие и мощные скулы, тяжелые надбровные дуги, злые
глаза.
Его губы приблизились, она ударилась о его твердую грудь.
Вскрикнуть не успела, его рот накрыл ее губы. Его губы были твердыми, грубыми,
хищными. Он старается унизить ее, поняла она в страхе, оскорбить, втоптать в
грязь, потому что иначе не одержать верх, а для мужчины не быть униженным
женщиной важнее, чем победить в бою.
Ингвар в самом деле хотел унизить. Раз уж защищает такие
обычаи, то испытай их на своей шкуре. Тем более от проклятого киевского
воеводы, самого ненавистного для древлян. Но едва грубо впился в ее нежные
губы, едва сжал так, что услышал хруст нежных косточек или хрящиков, как
странная волна окатила с головой, затопила, даже пол под ним качнулся, будто
внизу уже били тараном.
От ее губ по его телу прокатилось тепло. Он держал ее так
крепко, что вжал всю в себя, мягкую и нежную, от нее пахло чисто и беззащитно,
губы были как разогретые на солнце спелые вишни. Она отталкивала его. Упершись
в грудь, кулаки ее были твердые, но Ингвар не чувствовал ничего, кроме
странного жара в сердце, во всем теле.
Ольха в первый момент испытала такой ужас, что не могла
двигаться. Но когда его хищный рот накрыл ее губы, она отчаянно забарахталась в
его сильных руках или хотела забарахтаться, потому что от его твердых горячих
губ хлынула волна жара, прокатилась по спине, наполнила тело. Ноги ослабели, а
кулаки сами собой разжались, она упиралась в грудь воеводы ладонями. Или
держала их у него на груди.
Ингвар с огромным усилием, словно разрывая пудовые цепи,
отстранился, дико взглянул в запрокинутое к нему лицо. В лунном свете оно было
бледным, глаза темными, как лесные озера, а губы распухли и блестели. От нее
пахло цветами, а воздух в этой проклятой древлянской долине был одуряющим.
Не сумев сразу же отодвинуться и уйти, он ощутил, как его
руки, словно сами по себе, привлекли ее снова. Он наклонился и опять накрыл
губами ее рот. На этот раз нежно, бережно, сам удивляясь себе и страшась
повредить ее, такую хрупкую и нежную. Одной рукой он придерживал ей голову,
словно ребенка при купании, его пальцы задели ленты, и водопад волос рухнул на
ее плечи, накрыл другую руку, которой прижимал ее к себе за талию.
«Спаси меня боги, – мелькнуло у него в голове
паническое. – Олег меня убьет, швырнет живьем в яму с голодными псами. Я
все испортил в самом начале. Древлян можно было бы взять без крови, а сейчас на
ее крик сбегутся стражи, начнется резня, безоружных дружинников перебьют прямо
в постелях!»
Ольха застыла, страшась шевельнуться. Ноги подкашивались, в
теле была такая приятная слабость, даже истома, словно плавала в теплой воде
родного лесного озера. Сердце стучало часто, жар опускался в низ живота, ноги
слабели еще больше. Он держал ее крепко, держал насильно, против ее воли, но
она чувствовала, что ее некогда сильная воля испарилась, как капля росы в огне.
Ингвар сам горел в этом огне, который прижимал к своей
широкой груди. Ее губы стали еще слаще и нежнее, он чувствовал ее упругую
грудь, все ее теплое податливое тело. Она была как воск в его горячих ладонях,
что с готовностью принимает ту форму, которую возжелают руки.
От земли шли пряные запахи. Воздух был теплый, насыщенный
ароматами душистого сена, клевера. Голова Ольхи кружилась все сильнее, тело
слабело. С последней искоркой воли она заставила себя ощутить собственные руки,
уперлась Ингвару в грудь.
Ингвар уже не Ингвар, а что-то другое, пожирал ее запах, ее
теплоту, ее сладость и нежность, но когда ощутил ее ладони, что слабо
отталкивали, принудил себя опомниться, вынырнуть на поверхность. Он стоял на
сторожевой башне древлянской крепости и держал в объятиях злейшего врага
объединения Новой Руси. А внизу справа и слева дожидались ее возвращения стражи
крепости. А он был дурак и преступник.
Медленно освобождая ее из объятий, он судорожно пытался
отыскать какие-то спасительные слова, но на языке вертелось такое, что лучше
молчать вовсе.
Ольха отстранилась наконец, ее темные без зрачков глаза
обыскивали его угловатое лицо с горящими глазами. Ингвар отыскал свой голос,
проговорил неуклюже:
– Как видишь, княгиня… это нехорошо, когда умыкают.
Она взглянула дико, повернулась и пропала в тени. Ингвар
слышал лишь частый скрип ступенек. Наконец затихло, вдали послышался мужской
голос, затем голос древлянской княгини.
Ингвар замер, чувствуя свое полнейшее бессилие. Сейчас самое
время выместить ненависть к людям киевского князя.
Он стоял, прислонившись к столбу, ждал. Ночь была тихая,
теплая, над головой шелестели огромные, как совы, летучие мыши. Не дождавшись
тревоги, потащил свое тело, из которого словно вынули все кости, вниз с башни.
Во всем теле была слабость, а мысли серыми и мертвыми.
Только одно было живым: воспоминание о ее сладких податливых
губах, ее запах. А пальцы подрагивали, все еще чувствуя ее нежное тело.
Почему он полагал, что она сплошь из тугих мускулов?
Утром воины древлян бродили с угрюмыми злыми лицами. Не
выспались даже свободные от стражи, все чего-то ждали всю ночь, спали
вполглаза. Русы, хоть и безоружные, держались увереннее. Бродили группками,
громко смеялись. Пережив ночь, уже чувствовали себя победителями. Древляне
скрипели зубами, воеводы едва удерживали их от стычек с пришельцами.
Когда запахи ухи, жареного мяса и птицы заполнили весь двор,
гридни позвали на трапезу. Русичи отправились по-хозяйски. Кремень придержал
самых горячих из древлян, велел оставаться снаружи. Драки ни к чему, довольно
одной искры для кровавого пира, но парням объяснил, что им доверено важнейшее
дело. Надо присмотреть за стенами и воротами, для оставшихся в лесу самое время
пойти на приступ.
Ольха, стоя за косяком, наблюдала за русами. Хорошо
вооруженные, крепкие, как на подбор, каждый справится с двумя древлянскими
воинами. Даже без оружия выглядят чересчур опасными. Нужно избавиться от них
сегодня же. Самое позднее – накормить обедом и отправить. Вторая ночь, чует ее
сердце, не пройдет так мирно. Да и воеводы предупреждают, что молодежь
старается вызвать русов на ссору.
