Рудый повесил голову:
– Понимаю…
– А понимаешь… так чтоб сегодня нашел. Иначе – вот те
боги слышат! – скажу князю Олегу.
Он повернулся уходить, потом хлопнул себя по лбу:
– Погожди-ка… Я могу ждать неделю, ежели ты дашь залог.
Рудый встрепенулся было, в глазах была надежда, но голос
упал:
– Залог?.. Какой залог?.. У меня, как у руса, только
чуб да…
Студен смотрел уже с сомнением:
– Да это так, мысля одна была… Ну-ка, робята, идите в
гридню. Мы с Рудым закончим разговор уже сами.
Дружинники, ворча, отступили, пошли к терему, волоча ноги и
постоянно оглядываясь. Похоже, их воевода припер-таки этого Рудого к стене.
Даже пожалел напоследок, не стал позорить при них. А жаль, послушать бы…
Впрочем, и без того есть что рассказать.
– Говори, – буркнул Рудый, когда те оказались за
пределами слышимости.
Студен тоже оглянулся, принизил голос:
– Вон на древлянке вчера ожерелье было поболе чем в
десять гривен. Ты ж с нею дружен? Ежели даст за тебя в залог, то я подожду,
пока отрок доскачет в твои земли и обратно. А нет – пеняй на себя.
Рудый дернулся, лицо стало строже. Обронил нехотя:
– На ней ожерелье, что и за сто золотых гривен не
купишь. Его изготовили для дочери императора на день рождения, но надеть не
пришлось – Олег отнял… Ну, когда мы откуп брали. Я попробую переговорить с
Ольхой. Ежели согласится, то принесу этот залог. Но чтоб и муха об этом не
узнала!
Студен пожал плечами:
– Будь спокоен. Мне тоже ни к чему, чтобы Олег узнал.
Чует мое сердце, что я переломил Несречу. Теперь сама Среча будет за моей
спиной. И я выиграю у тебя еще не раз!
Из Киева прискакал гонец на взмыленном коне. Князь Олег
принял наедине, выслушал, велел дать свежего коня и отпустил обратно. Остаток
дня был задумчив, лик его был грозен. Наутро, коротко переговорив с Асмундом и
Рудым, отбыл, взяв с собой Асмунда, Ингвара и часть гостей.
За старшего остался Студен. Ольха удивлялась, что русы
позволяют распоряжаться славянину, но, судя по всему, у них это споров не
вызывало. Студен же рьяно замещал как самого князя, так и Ингвара, раздавал
распоряжения челяди, даже Зверяте.
Вскоре после отъезда князя Ольха видела, как Студен
подстерег во дворе Рудого, что-то строго выговаривал. Рудый растерянно разводил
руками, стоял как в воду опущенный, жалко оправдывался. Наконец Студен ухватил
его за рукав, потащил к терему.
Ольха пересела от окна. Догадывалась, что Студен сумел
дожать неуловимого Рудого. Когда послышался стук в дверь, она кивнула сенной
девке:
– Узнай, кто.
Девка выскользнула за дверь. В коридоре послышались голоса,
затем дверь распахнулась. Студен вошел по-хозяйски, он всегда двигался
уверенно, за ним бочком вошел непривычно присмиревший Рудый. Вбежала
рассерженная девка:
– Они сами вломились, бесстыжие! Прут, глаза заливши с
утра!
– Доброе утро, княгиня, – провозгласил Студен
громко.
– Утро доброе, – ответила Ольха бесстрастно.
Рудый, пряча глаза, кивнул. Лицо его было вытянуто как у
багдадского коня, который из гордости не желает есть простое сено. Одет
небрежно, без обычной его щеголеватости, даже чуб распластался безжизненно, как
огромная дохлая пиявка. Он только скользнул взглядом по ее груди, и Ольхе
показалось, что лицо воеводы чуть просветлело, когда не увидел драгоценного
ожерелья.
– Что привело вас так внезапно? – спросила Ольха.
– Неотложное дело, княгиня, – сказал Студен
лицемерно. – Ох, неотложное… Верно, Рудый?
Рудый вздрогнул:
– Да-да, боярин.
Ольха повела дланью в сторону стола:
– Присаживайтесь. Угостим, чем богаты, тем и рады…
Рудый с готовностью двинулся к столу, но Студен остановил
его властным голосом:
– Погоди. Дело наше такое… нежное, что хозяйка нас
может погнать сразу. Давай уж начнем отсель, с порога. Разве что присядем,
благо лавка рядом.
Он сел, нарочито покряхтывая, выказывая всем видом дородность
и зрелость лет, хотя, на взгляд Ольхи, никогда еще не выглядел таким опасным,
матерым, налитым звериной силой. Он был похож на медведя, а Ольха знала, как
неуклюжие в сказках медведи двигаются на самом деле, как стремительно бегают,
прыгают через валежины чище лосей, кувыркаются через голову, как ежи, на бегу
догоняют оленей…
Рудый сел с краешку, устремил на Ольху смущенный взор.
Студен кивнул на девку. Ольха движением головы услала ее за дверь, Рудый тут же
вскочил и прикрыл плотнее.
Студен понизил голос:
– Ольха, у нас несколько необычное дело… Этот хмырь не
сумел схитрить в игре в кости, продулся начисто. А долг не отдает. Мне кортит
все рассказать великому князю. Тут мне и долга не надобно! Слаще будет видеть,
что сделает с ним разгневанный Олег. Он же запретил Рудому играть во что бы то
ни было. Под страхом потери всех земель, оружия и головы.
Рудый повесил голову. Во всей его фигуре было столько
отчаяния, что у Ольхи от горячего сочувствия к нему зачесались ладони погладить
его по бритой голове, дернуть за чуб, сказать что-то утешительное.
– Но при чем здесь я?
Рудый пробормотал:
– Вот видишь…
– Помалкивай, – оборвал Студен. – Ольха, дело
вот в чем. Он берется отдать мне должок через неделю. А я-то знаю, что уже
сегодня сгинет отсель и поминай как звали!.. Он нигде не сидит долго. Но ежели
внесешь за него эти десять золотых гривен…
Глаза Ольхи стали огромными.
– Десять золотых гривен? Да я и одной не видела! У меня
в Искоростене всего пять серебряных… Опомнись, Студен!
– У тебя есть больше, чем десять гривен, – сказал
Студен.
Ольха знала, о чем говорит боярин, но сделала непонимающее
лицо. Рудый отвел взор. Ей показалось, что он покраснел.
– Что у меня есть?
– У тебя есть драгоценности, – заявил Студен
веско. – Все видели ожерелье дочки царьградского императора. Видели ее
серьги, браслеты, кольца. Ты в них прямо сама как царьградская царевна!..
Почему не носишь? Ингвар отнял?
– Нет, – сказала Ольха с вызовом. – Они мои.
Но я не считаю возможным их носить… теперь. Возможно, как-нибудь потом.
– Когда?
– Не знаю, – ответила Ольха искренне. – Но
это будет не скоро.
Рудый поднял голову со внезапной надеждой во взоре. Студен
спросил довольным голосом:
– Они в твоей комнате?
