– В скрыне.
– А скрыня?
– У меня, – ответила Ольха. – А ключ от скрыни
при мне. Но вам-то что? Все равно это не мои драгоценности. Это Ингвара. Только
он может решать.
Студен протестующе выставил обе ладони:
– Ни в коем случае… Ему говорить нельзя. Он слишком
верен Олегу. Олег ему заменил отца, Ингвар от князя ничего не скроет. А это
будет петля для Рудого. Раньше мне этого хотелось, но сейчас, когда я начал у
него выигрывать, пока топить не хочу! Так, притопить малость… Это надо сделать
тайно. Ты дашь в залог за Рудого ожерелье и серьги, а я верну тебе тоже тайно.
Как только от Рудого пришлют десять золотых гривен.
Рудый сказал торопливо, поморщившись:
– Да пришлю я, пришлю! Мог бы и без этого поверить…
– Тебе? – ядовито улыбнулся Студен. – Белый
свет рухнет, ежели хоть день проживешь без вранья. Итак, что скажешь, княгиня?
Ольха чувствовала напряжение в его негромком голосе. Рудый
смотрел на нее искательно. Ольха сказала осторожно:
– Все-таки это все принадлежит Ингвару. Он мне подарил…
но я еще не приняла его подарок. Почти не приняла. И если я дам из скрыни
что-то в залог за Рудого, получится, что я приняла этот подарок.
Студен в досаде всплеснул руками:
– Не понимаю тебя, княгиня! Да у англицкой королевны бы
руки затряслись от жадности. Все бы сделала, только бы добыть такие сокровища!
А тебе дают задурно, а ты рыло воротишь. Виданное ли дело?
Она отрицательно качнула головой:
– Нет.
– И еще, – добавил Студен морщась, но уже другим
тоном, – ты все боишься, как бы кто-то да что-то о тебе не подумал не так,
как тебе изволится, а тут судьба Рудого, можно сказать, решается! Так дашь
залог за этого… аль мне прямо счас к Олегу гонца послать?
Ольха посмотрела ему в глаза, перевела взор на Рудого. Тот
угрюмо смотрел в пол. С тяжелым вздохом, чувствуя, что совершает непоправимую
ошибку, она молвила:
– Дам. Но обещай не покидать терем, пока не принесут
долг Рудого.
– Обещаю, – ответил Студен, поморщившись, –
хотя не понимаю, зачем это тебе.
Они молча смотрели, как она отвернулась, пошарила у себя за
пазухой, шагнула к полотняному занавесу. Отодвинула, скрылась за ним. Видно
было по тени, как опустилась на колени, повозилась, наконец донесся щелчок
упавшего на пол замка. Ольха, судя по движениям, подняла крышку, некоторое
время рылась там, то ли еще не освоилась, то ли не могла удержаться от женской
страсти перебрать драгоценности, хотя бы те, что сверху, потом снова донесся
щелчок, фигура разогнулась.
Студен успел принять равнодушный вид, когда Ольха показалась
из-за занавеса. У нее было встревоженное лицо, в глазах таился страх. Может
быть, испугалась в последний миг, что воеводы, сговорившись, убьют ее, захватят
сокровище и сбегут? За него можно купить целое царство, снарядить какое угодно
войско, выстроить целые города хоть из дерева, хоть из камня!
– Вот, – сказала она глухо. – Ожерелье,
серьги, браслеты.
Студен протянул руки. Ольха спрятала их за спину. Ее взгляд
был устремлен на Рудого. Тот ударил себя в грудь:
– Ольха!.. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Неужто
думаешь, что я за какие-то паршивые десять гривен золота… предам? Откажусь от
твоей дружбы?
Глядя ему в глаза, она сказала с тяжелым сердцем:
– Нет, я так не думаю.
Студен принял в обе ладони серьги и браслеты, а драгоценное
ожерелье Ольха повесила ему на руки. Студен засуетился, напускное спокойствие
дало трещину. В глазах появился лихорадочный блеск. Он поспешно спрятал
драгоценности в сумку на поясе, поклонился:
– Спасибо, княгиня. Теперь я спокоен. Не за злато,
конечно…
– А за что? – не поняла Ольха.
Студен отмахнулся с небрежностью:
– Что злато? На десять гривен больше, на десять меньше…
Что оно для человека, ежели он не мужик, а мужчина? Аль думаешь, у меня своего
сундука с золотишком нету? Превыше всего бережем честь. Ежели Рудый не отдаст
долг, надо мной даже куры будут смеяться. Что в сравнении с таким позором
потеря даже ста тысяч гривен, ста тысяч ожерелий, ста тысяч княжеств и царств?
Он сказал с таким неистовством, что Ольхе стало страшновато.
Будто заглянула в темную и клокочущую бездну тайного мужского мира, полную
своих страстей и своих понятий о чести. А Студен, словно опомнившись, коротко
поклонился, повернулся, толкнул дверь и вышел. Рудый вскочил как ошпаренный,
суетливо кинулся следом. Похоже, теперь он страшился остаться с Ольхой наедине.
Глава 37
Ольха все чаще подходила к окну. Во дворе шла уже привычная
суета, упорядоченная, жарили и пекли без истошных воплей, спешки, деловито. И
при этой неторопливости ее все сильнее не оставляло ощущение, что сделала
большую и страшную ошибку. В груди разрастался тяжелый ком, давил на сердце.
По дороге во двор к ней подбегали девки, спрашивали, что и
где делать, она отвечала отстраненно. Спустившись во двор, долго искала Рудого.
Наконец ей указали в сторону кузницы. Оттуда несся грохот и лязг железа по
железу. Сквозь дырявую крышу вылетали струйки сизого дыма.
Возле закрытой двери переступал с ноги на ногу белоголовый
отрок. При каждом ударе молота втягивал голову в плечи. Когда Ольха
приблизилась, он с виноватым видом загородил дорогу.
– Я посвящена в таинства, – бросила Ольха сухо.
– Но это… русы, – пролепетал отрок. – Здесь
не кузнецы, а ковали…
– У всех людей огня и железа таинства одинаковы, –
ответила Ольха наставительно. Она отстранила юного стража, толкнула дверь.
Жаркий сухой воздух опалил лицо. В залитом красным светом
помещении двое могучих мужиков размеренно били молотами по оранжевой заготовке.
Ее держал в клещах Рудый – мокрый от жара, закопченный, голый до пояса. Чуб
прилип к голой, как колено, голове. Грохот стоял такой, что дрожала земля,
искры летели в разные стороны целыми снопами. В глубине помещения работали еще
на двух наковальнях, а огонь полыхал в гигантском, как чулан, горне.
Рудый, передав клещи другому ковалю, ухватил ее за локоть,
больно прижав как клещами, вывел на свежий воздух.
– Мечи! – крикнул он, перекрывая лязг
железа. – Много мечей требуется!.. И боевых топоров! Приходится следить
самому!
– Рудый, – сказала она тоже громко, – ты в
самом деле послал человека в свои земли?
В его глазах мелькнула тень тревоги. Сердце ее оборвалось.
Холодея, повторила:
– Ты… послал… за гривнами?
– Да-да, конечно, – пробормотал он, но она видела
по его лицу, что воевода врет. – А что… что стряслось?
