– Что он сделал? Что сделал с тобой?
– Ингвар, – прошептала она.
– Что он сделал?
– Не думаю, что смог бы, – ответила она, стараясь
улыбнуться разбитыми в кровь губами.
Глаза его были еще налитыми кровью, руки тряслись, но голос
изменился, в нем были страх и надежда:
– Это правда? Ты… цела? Или щадишь меня?
Она опомнилась, вскрикнула:
– Ингвар… но как ты смог? Уходи… он собрал полную
корчму людей. Здесь у него сорок богатырей, и каждый из них… Сейчас ворвутся.
Беги! Беги, Ингвар!
Он прижал ее к груди, жадно целовал, гладил по голове,
потом, опомнившись, снова опустил на ложе. Она слабо сопротивлялась, все
хватают и тащат в один и тот же угол, а она все никак не решится расстаться с
невинностью.
– Ингвар, беги! – повторила она настойчиво.
Слезла, морщась, на пол, отыскала убитого своим клинком, выдернула нож. Глаза
Ингвара расширились. Он, кажется, только сейчас заметил, что убитых больше, чем
он сразил, и в глазах, устремленных на Ольху, было восхищение, смешанное с
каким-то другим чувством.
«Только бы и он не счел меня медведицей, – подумала она
в страхе. – Не выношу, когда сперва напиваются, потом лезут».
– В корчме полно их людей, – сказала она
настойчиво. – Не понимаю, как ты сумел.
– Это было нетрудно, – ответил он со
злостью, – я убью Рудого!
– Да-да… Ингвар, что с Павкой?
– Перестань, – поморщился он. – На нем
заживет как на собаке. Кости целы. А за побои и раны получает пять серебряных
гривен за лето. А когда заживет, я его разорву своими руками!
Она попыталась высвободиться из его объятий:
– Ингвар! Обещай ничего ему не делать! Это я обманула,
заставила поехать со мной!
– Перестань, Ольха.
Она сопротивлялась в его руках:
– Нет! Пока не скажешь…
Он шепнул ей в ухо:
– Все по-другому, Ольха. Павка знал, на что идет… И
Рудый знал. Это все дело рук проклятого Рудого. Я чуть не убил его, когда он
сказал, когда оправдывался.
В распахнутую дверь потянуло гарью. Пахло горящим маслом,
ветошью, деревом. Ольха встревожилась, со второго поверха бежать через горящий
поверх не просто, Ингвар зло отмахнулся:
– Погасят. Рудый народу привел как муравьев. Эх,
ухватить бы мне его за горло.
Он с мечтательным выражением в глазах стиснул кулаки. Ольха
спросила непонимающе:
– Рудый?
– Ну да, – ответил он тоскливо. – Это все
штучки проклятого Рудого. Рассчитал точно, змей подколодный! Нарочито проиграл
Студену, попросил в залог твои драгоценности… твои-твои!.. ты, чистая душа,
согласилась, чтобы спасти этого… его ли нужно спасать? Его топить надо. Его
брось в самую середку океана с привязанной к ногам скалой, он и оттуда выплывет
со щукой в зубах! Даже я, как и все русы, – бесхитростный младенец рядом с
Рудым, а что уж говорить про невинных славян, не видавших коварного Царьграда?
У нее голова шла кругом. Значит, Рудый все делал нарочито?
Смотрел ей в глаза и лгал?
– Ненавижу, – сказала она искренне. – Я его
ненавижу!
– Как и я, – ответил он сурово. – Как он мог?
Да плевать на самый крупный заговор – подумаешь, разоблачил! – если тебе
из-за этого хотя бы прищемят палец. Я его вызову на двобой.
Ее плечи зябко передернулись. Рудый тоже был оберуким. И,
говорят, никому еще не уступал в бою.
– Я сама с ним поговорю сперва, – сказала она.
Он еще держал ее в руках, когда послышались голоса, тяжелые
шаги множества ног. Через проем шагнул Рудый, в его руках было по мечу. С обоих
клинков щедро стекала кровь. Шлем носил следы ударов, а булатные пластины на
груди и плечах прогнулись.
– Прости, – возопил он с порога отчаянным
голосом, – но Студена я сам пришиб… не утерпел.
Глаза его с тревогой смотрели в лицо Ольхи. Ингвар поднялся
с ужасным ревом:
– Да как ты посмел!
Рудый, как заяц, скакнул назад, выставил перед собой трясущиеся
ладони:
– Не до смерти!.. Сам связал, держу для тебя. Или для
княгини.
На лице его был ужас, он трясся, шлепал губами, зубы
выбивали дробь. Ольха ощутила, как ее губы сами собой начали растягиваться в
улыбку. Рудый, хитрый, как Симаргл, никак не хочет выглядеть серьезным и
величавым. А Ингвар рядом с ним проигрывает.
– Прекратите! – закричала она. Поднялась,
задержала дыхание от боли в боку, но не подала виду, Ингвар и так вне
себя. – Студен проговорился, что его люди уже окружили великого князя. Его
хотят убить.
Ингвар подхватил меч, оглядывался растерянный, одной рукой
поддерживая Ольху. Рудый сразу посерьезнел:
– Там Асмунд… он бдит. Что еще сказал? Эй, приведите
Студена!
Гридни, толкаясь, бросились прочь. Ингвар заорал бешено:
– Это все твои штучки!
– Мои, – согласился Рудый. – Но Ольха меня
простит… потом, а ты поймешь. Тоже – потом. Сейчас же нам лучше поспешить в
Светлолесье. Там сегодня большая охота. А подстеречь да убить любого проще
всего на охоте.
В коридоре послышались топот, ругань, сопение. Ввели
Студена, лицо в кровоподтеках, одежда изорвана, руки скручены за спиной. В
глазах была бессильная ненависть. Живот в крови, красная струйка текла по
ногам. Рудый вопросительно поглядывал на рану: появилась до того, как поймал
прыгающего из терема воеводу.
– Говори быстро! Кто и где замышляет на Олега?
Студен плюнул ему под ноги. Ингвар ухватился за меч, лицо
перекошено яростью.
– Ах ты…
Гридни, как огромные охотничьи псы-медвежатники, повисли на
его руках, а Рудый сказал коротко:
– Скажешь – дам быструю смерть. Упрешься, что ж… Умрешь
на колу.
Студен встретился с его серыми, как волны моря, глазами,
вздрогнул. Несколько мгновений боролся с собой, слышно было сопение дюжих
гридней, прижавших Ингвара к стене. Наконец Студен прошептал:
– Кожедуб и Калина.
Рудый кивнул удовлетворенно, направился мимо него к дверям,
а гридням бросил коротко:
– На кол.
Ольха не поверила своим ушам, а Студен ахнул:
– Ты… ты ж обещал!
– Да разве мне можно верить? – удивился Рудый.
Слышно было, как дробно простучали его подкованные сапоги по
ступенькам. Ингвар с рычанием расшвырял скрутивших его гридней, кинулся следом.
Другие поднимали с пола обвисшего Студена.
Ольха слезла с ложа, с ненавистью посмотрела на пленника.
