Топор снова поднялся, отточенное лезвие присматривалось к
шее, намечало ровную линию. Если гордая древлянка откажется, велит подать коня
немедля…
Ольха почему-то отвела взгляд:
– Сколько тебе понадобится… дабы собрать дары?
– Всего день-два, – сказал он еще
торопливее. – Всего! Я просто хочу отправить дары не простые, а богатые!
Действительно богатые. Чтобы в твоем племени не держали зла. А для этого надо
перетряхнуть все сундуки, скрыни, обойти княжьи оружейные, пошарить в ларцах с
сокровищами. Да и тебе лично подобрать красивый кинжал взамен утерянного!
Топор, огромный и с настолько отточенным лезвием, что можно
брить бороду, колыхался, хищно высматривал хрящи, чтобы перерубить с одного
точного удара. Ингвар с остановившимся сердцем слышал, как в углу рамы мизгирь
сладострастно давит муху. Та тоненько и жалобно звенела крыльями. Наконец Ольха
прямо взглянула в глаза:
– Добро. Древляне тоже не жаждут войны. Но ни часу
больше.
Палач закинул топор на плечо и отступил на шаг.
Ни часу больше, повторял он тревожно и счастливо. Он говорил
ей про день-два. Значит, задержит на два. До конца второго дня. А кто же поедет
в глухую ночь? У него есть время видеть ее до рассвета третьего дня…
«А что потом?» – спросил себя и ощутил, как оборвалось
сердце. Что будет потом, когда она уедет, унеся с собой его душу, мысли,
оставив только оболочку?
«На кой бес мне твои дары? – думала она сердито. –
И древлянам тоже. Мы сильны верностью старине! Нам заморские подарки в тягость,
а в чистые души только внесут смятение и заразу». Здесь даже она, княгиня,
побывав в полоне, уже почти заколебалась в своей верности древлянскому Покону!
Слишком уж богато живут русы. И слишком много видели, слишком много знают. А от
многих знаний многие беды – так учит Покон. Пусть эти беды лучше обрушатся на
проклятых русов. А древляне будут жить в лесах, как жили их деды, деды их
дедов, пращуры пращуров…
Уже начали обрушиваться, подумала она. С удивлением ощутила
сочувствие к странной судьбе великого князя. Что ему еще надобно, и так выше
его нет на всем белом свете! Так почему же смертная тоска проступает в
нечеловечески зеленых глазах? Или зрит свою судьбу, а от судьбы не уйдешь.
Найдет даже под скорлупкой ореха. А еще ударит и по его правой руке, верному
Ингвару.
Ключница Олега вошла неслышно, в глазах был немой вопрос.
– Да, – кивнула Ольха, – тебе сказали верно.
Великий князь отпустил меня. Завтра… нет, послезавтра я отправлюсь домой.
– А Ингвар? – спросила ключница.
Ольха ощутила, как сердце застучало чаще. С трудом совладав
с собой, заставила себя пожать плечами:
– Этот воевода? Он подготовит меня к отъезду.
– Понятно, – сказала ключница, но по озадаченному
виду было ясно, что ей ничего не понятно. Или ждала другой ответ от обрученной
с воеводой. – Он сам сказал, что подготовит?
– Меня отпустил великий князь. Что может этот… воевода?
Ключница опустила глаза:
– Да, конечно. Великий князь никогда не ошибался…
раньше.
Часть IV
Глава 41
Ингвар, судя по всему, не ограничился сундуками. Ольха
видела, как во двор въезжали подводы. Похоже, пригнал из своего загородного
терема. С подвод снимали тяжелые ящики, корзины. Ингвар размахивал руками,
распоряжался. Все сносили в правое крыло.
Прошел день и еще день, но Ингвар говорить к ней не
приходил. Даже к вечеру второго дня не явился. Ольха догадывалась почему. Ночь
она спала неспокойно, тихонько поплакала в подушку. Но княгине слезы казать не
пристало, и она ревела втихомолку, спрятавшись с головой под одеяло.
Наплакавшись, заснула опустошенно, будто, кроме горьких слез,
уже ничего в ней не оставалось. Сны пришли тревожные, страшные, а когда
рассвело, уже лежала без сна, смотрела воспаленными глазами в полумрак
потолочных балок.
Со двора донеслись раздраженные голоса. Потом послышался
злой голос Павки:
– Да откройте ему ворота! Головой колотится, что ли?
Ольха услышала скрип ворот, затем прогремел стук копыт.
Вскочив с постели, увидела через окошко, как во двор ворвался освещенный
утренним солнцем всадник. Конь шатался, ронял желтую пену. Всадник спрыгнул,
упал на колени.
К нему бросились от ворот и крыльца. Ольха торопливо
оделась, бросилась из светлицы по коридору, сама не помнила, как оказалась
внизу.
Хлопнули двери сеней. Павка поддерживал всадника, к нему
подбежали Ингвар, он был в расстегнутой рубашке, без пояса, Асмунд, Влад и
Рудый.
Гонец, молодой смуглокожий парень, был бледен как смерть.
Глаза блуждали, вылезали из орбит. Он вздрагивал, будто видел страшный призрак:
– Великий князь! Великий…
Он захлебывался, ему не хватало слов, будто нечто душило
изнутри. Асмунд, предчувствуя недоброе, крикнул:
– Не тяни кота за… хвост! Что стряслось?
– И говори быстро, – добавил Влад строго.
– Великий князь, – повторил гонец с мукой, глаза
его наполнились слезами, – преставился.
– Как… это… преставился? – спросил Ингвар во
внезапной тишине.
На гонца смотрели раскрыв рты. Олег преставился? Помер? Как
мог помереть могучий и здоровый, как дуб, выросший на просторе? К тому же
ходили слухи, что князь-ведун не то знает особые травы, чтобы оставаться мужем
в цвете лет, либо когда-то отведал живой воды, либо вовсе в награду или
наказание лишен естественной смерти… Во всяком случае, никто из русов не помнил
его молодым. Хотя, конечно, кому помнить, если человек с мечом в руке не живет
долго.
Первым пришел в себя Влад. Спросил дрогнувшим голосом:
– Как это случилось?
– Предательство.
Воеводы переглянулись. Понятно, в открытом бою русов не
одолеть. А Олега невозможно даже в спину поразить, у него как будто глаза и уши
по всему телу.
– Тиверцы?
– Куда там тиверцам, – махнул рукой гонец. Его уже
поили квасом. Руки дрожали, струйки текли по подбородку. – Что-то с
колдовством… Он пошел проведать своего боевого коня, от которого предсказали
смерть.
– Ежели предсказали, – не понял Асмунд, –
зачем же пошел навстречу смерти?
А Рудый, более быстрый, спросил:
– Конь же околел! И кости травой заросли.
– Да, ему недавно сказали, что его конь давно пал. Лет
пять тому. И вороны растащили его мясо. Олег посмеялся над славянскими
волхвами, пошел взглянуть хотя бы на останки коня, на котором подъезжал к
вратам Царьграда. Осторожно взглянул издали, в самом деле одни кости. Подошел,
поставил ногу на конский череп, сказал насмешливо, что, дескать, ни в дупу
местные волхвы! Конь пал, а он, великий князь, жив! А если бы не удалил от себя
коня, поверив волхвам, то конь бы не пал от горя, все еще носил бы его, скакал
бы, обгоняя ветер…
