Когда Ингвар, запыхавшись, велел остановиться на короткий
отдых, перевести дух, она смутно подивилась слабости воеводы, не так уж много и
прошли, но когда версты через две Ингвар снова велел остановиться, чтобы
оглядеться, она вовсе ничего не могла понять. Потом случайно перехватила
понимающий взгляд Павки, в сердце кольнуло жалостью.
Щадят Бояна! Тот из гордости помрет, но не признается, что
тяжело нести, да и боится быть обузой для них.
Повинуясь неясному порыву, она оказалась рядом с Бояном:
– Какой ты… удивительный! Давай я понесу твой меч.
Старик смотрел сверху подслеповатыми глазами. Высохшие
ладони обхватывали квадратный подбородок сына. Боян просипел:
– Еще… чего…
– Дай, – попросила Ольха.
– Ни… за… что… Я воин…
Обеими руками он придерживал отца за колени, и Ольха, не
раздумывая, быстро отцепила его меч в ножнах. Боян зарычал, попробовал
ухватить, отпустив одной рукой отца, Ольха отпрянула. Боян пошел на нее, дико
вращая глазами. Ольха, отступая, уперлась спиной в ствол, сдвинулась вбок…
прямо в руки Ингвара.
Тот молча отнял у нее меч, прицепил на пояс и, не
оглядываясь, пошел вперед. Павка подмигнул Ольхе за его спиной, вскинул кверху
большой палец. Она уже знала, что у русов этот жест обозначает одобрение,
жизнь, свободу, в то время как палец, обращенный вниз, обрекает на смерть.
Лес поредел, пахнуло влагой. Деревья набежали, расступились,
впереди была вода. Речка несла щепки, бревна, обломки заборов, даже ворота с
калиткой. Два дня в верховье прошли ливни, и мутная вода стремительно неслась
вровень с берегами.
– Нам только перебраться на ту сторону, – сказал
Ингвар с облегчением. – А там уже рукой подать.
– Верст пять, – определил Павка. – Длинные у
тебя руки!
Ольха укоризненно покачала головой. Рядом хрипло дышал Боян,
старик сидел на его плечах, как гигантский гриб, поросший белым мхом.
Ингвар теперь двигался едва ли не на цыпочках. Где вода, там
и люди. Они селятся только на берегах рек. Если заблудишься, то надо только
выйти к реке. А там вниз по течению обязательно наткнешься на хатки.
Вдоль берега шли две тропки, а чуть погодя Ольха услышала
пронзительное блеянье. Осторожно выглянули: по ту сторону кустов паслось целое
стадо коз. Двое мальчишек бросали ножик в дерево, азартно спорили.
– Обойдем, – шепнул Ингвар.
– Назад?
– Нет, попробуем за кустами.
Однако через десяток шагов в стене кустов была брешь. Когда
перебегали, пригнувшись, мальчишки заметили, подняли крик. Ольха не думала, что
так быстро соберется толпа народу. Похоже, поляне соседних деревень уже шли
грабить или громить киян, и в это время пастушки указали на беглецов.
Дальше скрываться не было смысла. Побежали вдоль берега,
Ингвар хрипло кричал что-то про мост. Ольха не думала, что при таком ливне мост
уцелеет, но бежала послушно рядом с Ингваром, Павка отстал, держался с Бояном.
Преследователи гнались с дикими радостными воплями. Их было
не меньше двух десятков, но от чего кровь застыла у Ольхи в жилах, так это от
того, что и спереди наперерез им бежала огромная толпа вооруженного народа. Во
главе был на коне настоящий дружинник, огромный и вооруженный до зубов. В руке
был меч, он указывал в сторону беглецов. За ним, как успела Ольха заметить, было
не меньше дюжины пеших, одетых в доспехи дружинников, а уже за ними неслась
озверелая толпа, ощетиненная рогатинами, плотницкими топорами, ножами для
разделки рыбы.
– К мостику! – крикнул Ингвар отчаянно.
В двух десятках шагов ниже по течению через Почайну Ольха
разглядела мост: высокий, узкий, на длинных столбах, вбитых в дно, две телеги
не разойдутся, да он, похоже, и служил только людям, а телеги переправлялись
где-нибудь по настоящему мосту…
Задыхаясь от бега, падая на камнях и ямах, они неслись, как
олени. Был жуткий миг, когда Ольха уже решила, что не успеют, преследователи
тоже поняли их намерение и помчались к мостику, спеша перехватить раньше, но
Павка добежал первым, остановился, подняв щит, и первая волна брошенных
дротиков застучала железными клювами о щит, шлем, железные поножи. Ингвар
рывком швырнул Ольху на дощатый настил:
– Беги!
Она пробежала два шага, развернулась:
– А ты?
Но Ингвар уже рубился рядом с Павкой. Они перегородили путь
к мостику. Со спины зайти не давали, их два меча били страшно. Сквозь звон и
грохот железа о железо раздались первые крики раненых. Ольха выхватила узкий
кинжал, сделала шаг обратно. Ингвар, не оборачиваясь, закричал:
– Уходи!.. Прошу те… бя…
Он содрогнулся от удара палицей по шолому, но Павка тут же
проткнул врага мечом, сам отшатнулся от блеснувшего лезвия, приподнял щит,
приняв удары трех копий, бешено и с леденящим душу криком ударил в ответ.
Ольха видела, как Ингвар отшвырнул щит, ухватил второй меч.
Он был и так страшен, а когда заорал дико, затрясся и внезапно прыгнул вперед с
двумя длинными мечами в жилистых руках, шарахнулись в стороны и самые отважные.
Образовалась брешь, и в эту щель с разгона вбежал хрипящий, залитый потом Боян
с отцом на плечах. Он ступил на мост и упал на колени, а Молот сполз с плеч
сына, повернулся и ухватился за пустые ножны. В старческих глазах блеснуло
отчаяние. Мужчина должен умирать с оружием в руках…
Ольху загораживали спинами, она видела, что двоим, пусть
даже теперь троим, не выдержать напора дюжины дружинников, а к тем подбегали
новые и новые люди. И не все с рогатинами и палицами. Ингвар снова повернул
залитое потом и кровью лицо к Ольхе. Ее поразило отчаяние в его взоре.
– Уходи!
Она упрямо покачала головой. Павка вдруг заорал бешено:
– Всем уходить! Я один… задержу…
– Нет, – прохрипел Ингвар, отражая удары.
Павка выкрикнул:
– Пока держу… рубите мост за моей спиной!
Голос Павки был чист и светел, а Ингвар как-то сразу
отступил на шаг, кивнул Бояну. Оба отодвинулись, и Павка остался один против
целой толпы. Он отступил на мостик, щупая его ногой, сделал еще шаг, еще, так,
что не только у него, но и у нападавших по бокам были только узкие перила,
вскричал весело:
– Последний пир!.. Мой меч поет!
На него бросились с ревом, но в тесноте мешали друг другу.
Павка ударил крест-накрест, и два дружинника упали ему под ноги. На бревна
хлестнули струи алой дымящейся крови.
Ингвар, отбежав на два десятка шагов, со страшной силой
обрушил лезвие меча на перила. Жердь с треском переломилась, а вторым ударом
Ингвар почти перерубил бревно под ногами. Ольха подхватила Молота под руку,
уводила насильно. Старик пытался вырваться, просил дать ему хотя бы нож. Ольха
охотно бы дала, но это, как видно, не в обычае русов, и она тащила престарелого
воина на тот берег.
