– Не то чтобы так уж и ржал, – заметил
Ингвар, – но, сам понимаешь…
Хазарин откинулся всем телом на стену. Глаза медленно
угасали. Прошептал:
– Ты хочешь знать, кто твой враг?
– Я узнаю, – ответил Ингвар.
Он смотрел внимательно на опасный нож, что лежал между
раздвинутых ног хазарина. Тот поймал его взгляд, слабо улыбнулся:
– У меня нет сил шевельнуть пальцем… Теперь понимаю,
откуда эта слабость и боль в желудке.
– Не я взял такой нож, – напомнил Ингвар почти с
сочувствием.
– Ты чересчур… Нет, тебе не узнать… А спросить…
гордость не позволяет.
Он скривился, пережидая приступ боли. Лицо посерело, пошло
глубокими трещинами. Ингвар подумал даже, что наступил конец, но хазарин снова
открыл глаза:
– Твой тайный враг…
Из горла вырвался хрип. Тело дважды дернулось, голова
откинулась, гулко ударившись затылком о бревна. Ингвар ощутил желание
наклониться вперед, спросить умирающего, кто же этот тайный недруг, но взгляд
вовремя упал на нож, что лежал совсем рядом с ладонью хазарина. Если враг еще
может шевелиться…
Хазарин медленно поднял веки. Ингвар отшатнулся, кровеносные
жилки в глазах полопались, глаза залило красным, как небо на закате. Белки
выглядели страшно, будто Ингвар смотрел в глаза зверя из пламенного мира
мертвых.
– Еще жив? – спросил Ингвар. – Ладно… Пусть
твои боги возьмут тебя в свой вирий. Ты верно служил своей стране.
Хазарин прохрипел едва слышно, и Ингвар поймал себя на том,
что наклонился, прислушиваясь:
– Мне уготован ад за мои грехи… Но ты прав, я верно
служил своей стране.
Захрипел, задергался, сполз на пол. Ингвар, уже не опасаясь
неожиданности, наклонился к умирающему:
– У тебя будет меньше грехов, если ты скажешь, кто мой
враг!
Синие губы шевельнулись, с них слетело:
– Влад…
Он дернулся и затих. Незрячие глаза уставились в потолок.
Ингвар провел ладонью по лицу мертвеца, надвигая веки на глазные яблоки. Влад?
Который на своем примере доказывает, что вражда к русам иссякнет сама по себе.
Пройдут поколения, и русов не останется. Будут одни русичи, а русичи уже
наполовину славяне.
Он поднялся, пошел из горницы. На пороге оглянулся на
распростертое тело. И все-таки хазарин, хоть и жил трусом… или прикидывался,
умер как верный слуга своей Хазарии. Даже умирая, когда вроде бы обязаны
говорить правду, сумел бросить тень на его ближайшего помощника. И тем самым
нанести еще один сильный удар.
Почти что отравленным ножом. В спину.
Глава 45
Погорельцы обычно обходили укрепленный терем Ингвара, потому
вартовые сразу подняли тревогу, когда малая группка оборванцев свернула к их
воротам.
Ингвар едва успел пересечь двор, когда рядом с воротами
распахнули дверцу. Первым показался дряхлый старец, его поддерживали под руки,
за ним шли две молодые женщины, трое детей, затем один за другим пятеро мужчин,
исхудавших, в лохмотьях, двое с повязками, сквозь которые проступала кровь,
прошли три старухи.
Последними были, к удивлению Ингвара, трое волхвов. Два
простых, каких встречал у любого капища, а третий был в звериной маске,
закрывавшей лицо. Ингвар с отвращением передернул плечами. Русы не любили
волхвов из Тайного Братства, самого звериного культа полян, а сами поляне не
любили и боялись. Впрочем, такие же были, по слухам, и в других славянских
племенах.
– Что, – сказал он недобро, – от своих
бежишь?.. Ладно-ладно, проходи во двор. Мизгирь, распорядись, чтоб их накормили
и разместили. В западном крыле есть пара пустых чуланов.
Волхв глухо пробормотал слова благодарности, согнулся, будто
его ударили палкой, поспешил вслед за другими. Ольха посмотрела вслед с
жалостью и злостью. Неужели у полян все так рушится? Если даже этот прибежал
искать крова у своих врагов, то где же гордость?
Однажды уже к вечеру далеко в лесу звонко протрубил боевой
рог. Дозорные насторожились, а Ольха тут же поднялась на сторожевую вышку.
Вскоре из леса выехали и повернули коней на дорогу к
крепости два всадника. Оба выглядели как башни, заходящее солнце светило им в
спину, скрывая лица, оба казались еще более огромными и зловещими. Кони под
ними были как два холма, а когда пошли тяжелым галопом, то в крепости увидели,
как за ними несется стая черных галок, то взлетая, то падая оземь.
– Богатыри, – сказал кто-то с
благоговением. – Так выбрасывать комья земли могут только копыта коней
Олега Вещего и Асмунда Веселый Пир…
Закатное солнце играло на доспехах, всадники казались
одетыми в красную чешую. Один сидел на коне недвижимо, угрюмый и насупленный,
второй еще издали помахал рукой.
Ольха вскрикнула счастливо:
– Рудый!
Пол затрясся мелкой дрожью, Ингвар взбирался по лесенке со
скоростью куницы, что гонится за белкой.
– Рудый? Где Рудый?
– К воротам едет! А с ним Асмунд!
Ингвар всмотрелся, тотчас же торопливо начал спускаться с
криком:
– Отворяй ворота!.. Отворяй!
Заскрипело, затрещало, затем гулко застучали по деревянному
настилу копыта двух боевых коней. Асмунд и Рудый въехали неспешно. Рудый
вскинул руки и потряс над головой, сцепив ладони, Асмунд слез первым, позволил
отрокам ухватить повод коня.
Рудый еще с седла крикнул предостерегающе:
– Если сейчас скажет, что хочет есть, то это наглая
брехня! Мы только что двух кабанчиков заполевали и съели!
Асмунд остановился как вкопанный, развернулся к Рудому, не
замечая подбегающих Ольху и Ингвара:
– Что? Каких кабанчиков?.. Со вчерашнего утра во рту
крошки не было!
Ингвар, смеясь, обнял его, а Ольха торопливо успокоила:
– Асмунд, будто мы не знаем Рудого! Как вы только
доехали и ты не убил его по дороге?
– Вот видишь, – сказал Асмунд укоряюще
Рудому, – какая у тебя слава?
Рудый спрыгнул с коня, глаза были отчаянные.
– Вот так и говори правду!
Зверята, улыбаясь, уже властными взмахами направляла
челядинцев то на поварню, то в подвал за припасами. Кто из воевод говорит
правду, угадать нельзя. Асмунд всегда ест так, что душа радуется, глядя.
Недожаренное или пережаренное тоже смолотит, смотреть любо. И тарелки за ним
мыть не надо.
Каждый вечер Ольха поднималась на дозорную башенку. Кремль и
без того стоял на холме, а с башни все вовсе было как на ладони. И особенно
заметны багровые огни, от которых начинало тревожно биться сердце, а мышцы
напрягались, готовые уносить от беды. Горели веси, горели поля, сараи, стога
сена.