В глазах старого воеводы было сомнение.
– Не попытавшись взять нас?
– Он потеряет половину войска, – отрезала
Ольха. – А достанутся горящие развалины. Конечно, это лучше, чем
враждебное племя, но вот так, подъезжая и пугая своим видом, можно добиться
покорности иных племен… даже не теряя людей.
Корчак покачал головой:
– Да, киевский князь мягко стелет. Кто-то,
устрашившись, поджимает хвост. Сила киевского князя растет. Сила русов, гореть
им в вечном огне!
Трое дружинников-русов рассорились из-за заводного коня.
Сперва друг с другом, потом заспорили с местным конюхом. Они оставили древлянам
двух охромевших, взамен получили одного. Правда, здорового, но хромота за
неделю пройдет. Два за одного – это грабеж. Гостей грабить – последнее дело!
Древляне, и без того раздраженные, заспорили. Некоторые
схватились за ножи, другие явились с кольями. Ольха нахмурилась, поспешно
побежала вниз по ступенькам. Отдавать второго коня – позорно, вроде бы
устрашились русов, не отдать – неизвестно, чем закончится эта ссора.
Сбежав во двор, почти наткнулась на Ингвара. Воевода, уже в
полном доспехе, но с непокрытой головой, сам седлал огромного черного жеребца.
Жеребец был такой же масти, как и воевода, даже в движениях, яростно-диковатых,
напоминал хозяина.
– Воевода! – вскрикнула она. – Останови этот
нелепый спор!
Он оглянулся лениво, в глазах была насмешка. Голос был полон
яда:
– Как?
– Когда оставляли коней, как-то договаривались? Назад
слово не берут!
Ингвар пожал плечами:
– Рабы не берут. А если кто своему слову хозяин, то
сегодня дает, завтра берет обратно.
Она не сразу сообразила, что воевода русов просто
насмехается. Ей, выросшей в лесу, в самом деле не тягаться с подлым, изощренным
в коварстве умом захватчиков из-за моря!
– Прекратите! – Она топнула ногой.
Он оглядел ее с головы до ног. Насмешка в его наглых глазах
стала явной. С издевкой сказал:
– Не все ли равно тебе, княгиня? В гостях у великого
князя, я говорю об Олеге Вещем, ты скоро забудешь этот мышиный холмик.
Она похолодела. Глаза Ингвара смеялись, но это был жестокий
смех победителя.
– В гостях…
– Да. Ты едешь с нами.
Она прошептала мертвеющими губами:
– За… чем?
– Великий князь решил укрепить связи с племенами. Где
берет заложников, где меняет князей, а в твоем случае… пожалуй, лучше всего
привезти в Киев и выдать замуж за верного человека. Родственные чувства у диких
людей – великая сила! Дурость – не попользоваться.
Ее рука упала на кинжал на поясе. Во всю мочь вскрикнула:
– Стража! Измена!
И тут же страшный голос киевского воеводы легко прорезал
гвалт и крики, как нож прорезает теплое масло:
– Всем стоять! Никому не двигаться! На стенах – товсь!
Она в страхе вскинула голову, будто ее ударили снизу в
подбородок. На стенах блестели доспехами дружинники Ингвара. Все целились из
луков в собравшихся, как овцы, толпой древлян, а было этих овец столько, что
половина поляжет сразу. Ольха с болью увидела кровь и свесившиеся тела ее
стражей со стены. Расслабились, видя уход ненавистных русов, а тут еще ссора
из-за коня, засмотрелись… Значит, и ссора была предусмотрена коварным воеводой!
Раздался треск, грохот. Створки ворот распахнулись, и, топча
тела неподвижных стражей, галопом ворвались закованные в доспехи, блещущие
железом русы. Быстро и умело окружили скучившихся древлян, несколько русов
сразу ринулись в княжеский терем. Там послышались крики, хрип, по ступенькам
скатился человек с окровавленной головой, потом второй, а третий выбежал, явно
от кого-то спасаясь.
Вожак ворвавшихся русов, молодой крепкоплечий парень,
подбежал к Ингвару. Ольха с изумлением увидела кудрявую русую бородку
славянина.
– Воевода! Все ворота – наши!
– Молодец, Влад. Действуй дальше.
Влад, вспыхнув от гордости, звонким страшным голосом отдавал
приказы, посылал своих людей в конюшню, кузницу, оружейную. Быстро, умело,
будто знал, где и как лучше всего схватить древлян за горло. Когда он
повернулся, Ольха увидела, как из-под шлема выбиваются густые русые волосы!
На крыльцо с боевым кличем выпрыгнул Ясень. Одной рукой он
держал страшный меч, едва ли короче оглобли, вращал им с легкостью, от него
пятились, отпрыгивали. Другой рукой он прикрывался круглым щитом, в который уже
со стуком вонзились три стрелы, а когда пересекал двор, еще две.
Ингвар свирепо оскалил зубы:
– Всем стоять! Он мой.
Влад бросил ему свой меч. Ингвар повелительно вскинул левую
руку, второй дружинник швырнул ему другой. Ингвар хищно повернулся, злой,
оскаленный, с двумя мечами.
В толпе древлян затаили дыхание. До них доходили слухи о
страшных воинах, их зовут оберукими, но это было в кощунах!
Глаза Ясеня заблестели.
– Ты не уйдешь от смерти, проклятый!
– Мы все не уйдем, – ответил Ингвар.
– Не беги, прими бой!
– Кто сказал, что я бегу?
Ясень бросился на него с криком:
– Умри, убийца! Умри, кровавый пес!
– Сколько воплей, – поморщился Ингвар. – А
где же дело?
Меч Ясеня упал с такой силой, что должен был рассечь
киевского воеводу пополам. Все ожидали, что воевода уклонится, отступит, но тот
лишь вскинул мечи, поймал падающий двуручный меч в перекрестье своих мечей.
Все-таки удар был так страшен, что лезвие остановилось на
два пальца от голой головы воеводы. Все еще держа мечи, он сказал громко,
могучим голосом, полным ярости:
– Клянусь, и эта клятва нерушима! Если этот увалень
побьет меня в поединке, то все русы уйдут. Древлянам останутся их вольности!
Ольха задержала дыхание. Крепость уже в руках киевлян,
воевода чересчур уверен в себе. Явно какая-то хитрость, успеть бы ее понять и обезвредить.
Не станет же в самом деле так рисковать?.. Ясень, несмотря на молодость,
заслужил славу сильнейшего бойца. Он свирепеет в битве, бьется люто, но головы
не теряет, его страшатся и избегают даже опытные бойцы.
Круг был широк, древляне перемешались с русами. Все жадно
смотрели на бой. Сошлись сильнейшие, это знали все, а теперь и видели.
Ингвар хладнокровно отражал страшные удары древлянского
богатыря, ни на шаг не отступал. Двор наполнился лязгом, грохотом.
Древляне кричали, подбадривали Ясеня. Русы молчали, но
следили возбужденно, изредка вскрикивали, толкали друг друга. Ингвар все еще
парировал удары противника, попеременно подставлял то один меч, то другой, и
все видели, что одинаково владеет обеими руками.
