– Что в том наказе? – спросил Ингвар.
– Присяга. Мы посланы как залог того, что наше племя желает
войти в Новую Русь. Если великий князь Новой Руси возжелает, мы сможем весной
выставить десять тысяч бойцов. Вооруженных и на конях.
Теперь уже и Рудый задержал дыхание. Бойки! Племя, которое
обитает за тридевять земель. Только и ведомо, что живут в горах, там на
вершинах орлы и беркуты, а в пещерах – злато и алмазы, сами же люди дики и
суровы нравом, зимой спят с медведями, оттого их бабы часто рожают детей
мохнатыми в нижней части…
Ингвар повел рукой:
– Прошу к столу, дорогие гости. Боюсь, вам в ваших
горах неведомо, что здесь произошло.
По знаку Рудого отроки начали вносить еду. Воевода бойков,
его звали Кремень, а дружинников – Тверд и Сила, не ломались, второго
приглашения не требовали. Опередили дружину потому, что гнали без отдыха, не останавливаясь
даже съесть кусок хлеба. Теперь же насыщались жадно, по-волчьи, с
удовольствием.
Ольха, чувствуя себя полноправной хозяйкой, может быть,
потому, что хозяйки в тереме так и не было, распорядилась заранее подготовить
места в детинце для воевод и княжеского сына с тремя сопровождающими, а
остальных разместить по ближайшим весям. Ее слушались, чему она уже перестала
удивляться. Слушались, как свои древляне, так и все остальные, будь то русы или
поляне.
Глава 51
На прибывающую дружину бойков высыпали посмотреть все, даже
старики выползли из нор. Над головами приближающегося отряда на длинных копьях
трепетали красные, как кровь, яловцы, а прапороносец вез на длинном шесте
чучело беркута с зажатой в клюве змеей. За ним ехали двое: мальчик лет восьми,
рядом высился дядька, грузный воин в летах, с угрюмым лицом и глазами
подозрительной матери, готовой защищать мальца даже от солнечных лучей.
Бойки были как один темноволосы, с длинными тонкими носами,
поджары, будто и впрямь только и лазили по отвесным скалам, доспехи на них были
панцирями, похожие на германские, меч только у сына князя, остальные с боевыми
топорами на длинных рукоятях. На топорах узкое острие еще и на конце, можно
бить как копьем, рубить лезвием, а крюком на обухе стаскивать всадника с седла.
Щиты одинаково круглые, удобные в конной схватке. Похоже, со степняками уже
сталкивались, видно по вооружению.
– Приветствую, – сказал Ингвар, раскидывая
объятия. – В честь вашего прибытия в детинце уже накрывают столы.
Распоряжается ваш воевода Кремень и… моя жена Ольха Древлянская.
Он виновато покосился на нее. Мол, надо так сказать,
женатому больше веры, но пусть ее это не беспокоит. Ольха ощутила прилив жаркой
крови, но вместе с ним – досаду. Дурень, сколько можно? Его взгляды, его руки,
его губы выдали его давно с головой. Если в первые дни она и верила, что он
жаждет лишь потешить плоть, затем думала, что только хочет унизить ее, то
теперь уже видно, как боится задеть ее хоть словом, хоть взглядом.
А Ингвар, оказавшись рядом, шепнул:
– Прости, но так надо было сказать. Это, конечно,
ничего не значит.
Она не нашлась что сказать, только пробормотала глухо:
– Да-да, ничего.
Душа ее, взмывшая было как мотылек, отяжелела и упала.
Ингвар наблюдал, как древлянка с гордым недвижимым лицом и надменно выпрямленной
спиной двигалась во дворе, распоряжалась, бдила, все подмечала, но душой, как
ясно видел по отстраненному взору, уже в своих древлянских землях, обособленная
и озлобленная, не забывшая плена и унижений при дворе победителей!
Черт бы побрал этот мир, сказал он себе с отчаянием. Почему
у простых людей все так ясно и просто? Почему боги их возлюбили больше, а
боярам, князьям да воеводам посылают испытания? А ему – самые мучительные?
Асмунд похлопал Ингвара по спине:
– Что-то ты как в воду опущенный. Стряслось что?
Встряхнись. Вон у тебя гостей сколько!
– У меня? – спросил Ингвар горько.
– А у кого ж исчо? – изумился Асмунд. – Разве
не ты здесь хозяин?
Ингвар, вместо ответа, кивнул во двор. Там, в сопровождении
верных Вяза и Граба, телохранителей из древлян, двигалась меж столами Ольха.
Отроки и гридни Ингвара по мановению ее белой руки носились как угорелые, все
выполняли быстро и точно, по-собачьи преданно заглядывали в ее серые глаза.
– Ах вот ты о чем, – понял Асмунд. Довольно
заулыбался: – Я всегда знал, что тебе выпадет нечто особенное! Жар-птица или
дочь морского царя, а то и того круче.
– Круче, – согласился Ингвар. – Что-то вроде
чуды-юды зубастого.
– Это есть, – согласился Асмунд довольно. – Я
б за такой за тридевять земель поехал, горы и долы прошел, из-за моря привез. А
тебе только к древлянам довелось задницу в седле потрясти. Счастливчик!
«Хоть вешайся, – подумал Ингвар горько, – такой
счастливчик. Вокруг меня комары на лету мрут, а под ногами трава вянет. Еще
отравится кто, когда рядом сядет. Впрочем, рядом сидеть ей, кого все считают
моей женой, хотя свадьбы еще не было. Правда, древляне вряд ли так считают. У
них с нами лишь вооруженное перемирие».
День был погожий, волхвы обещали на три дня вперед сухую
погоду. Ольха велела расставить столы для тризны прямо посреди двора. Нужно
было разместить всех приехавших бойков, древлян, а также как можно больше
местных, уже и без того преданных Ингвару.
За стенами крепости, на пологом холме, полыхал исполинский
костер. Там было сложено двенадцать рядов бревен, а на самом верху покоились
тела воеводы Явора и знатных русов. Остальных погибших, древлян и защитников
крепости, решили сжечь у подножия. Туда уже свозили на телегах бревна, связки
поленьев, хвороста.
Она наказала один помост поставить несколько выше других.
Здесь справит тризну старшая дружина во главе с Ингваром. Для него самое
высокое кресло, за его столом будут воеводы и старшины бойков, курян, гонцы от
веси и перми, самые знатные из древлян и русов.
Остальные же, будь это русы или древляне, да рассядутся за
другими столами. Ими заставили весь обширный двор, а с десяток пришлось
выставить за воротами, не помещались. Ворота были распахнуты настежь, подъемный
мост спущен. Девки и детвора радостно сновали взад-вперед, наслаждались
праздником и безопасностью.
Ингвар наконец встревожился:
– Больно широко гуляем! А припасы беречь надо. Кто
знает, что нас ждет?
Осторожный Асмунд кивал, соглашался, хотя и не больно
горячо. Рудый с усмешкой кивнул на Ольху. Мол, она здесь хозяйка, а мы что,
отроки на побегушках. Когда идет стряпня, все мужики – лишь работники на
поварне!
Ольха взглянула холодно:
– Не узнаю отважного воеводу. Скупым стал?
– Да не в скупости дело…
– Все окупится. Разве не ясно?
