– Я буду жить, – сказал он вдруг ясным
голосом. – Мне стоит жить.
Он повернулся и пошел в терем, переступая через павших. В
дверном проеме повернулся. Глаза его полыхали, как две утренние звезды.
– Потому что я зрел того, кто привяжет тебя! – И в
страшном молчании добавил: – Это был я.
Совершенно раздавленная, она поднималась в свою светлицу. На
лестнице и в коридоре были брызги крови, следы схватки, перевернутая и
порубленная мебель, но больше всего крови осталось внизу, где Ясень встретил
напавших.
У дверей своей комнаты она повернулась к дружинникам:
– Мне надо переодеться.
Воины переглянулись. Один пожал плечами:
– Воевода велел только взять узел.
– Но я… в этом платье меня везти труднее, –
сказала она с трудом. – Вам же придется возвращаться дольше.
Они опять переглянулись. Старший сдался:
– Только быстро.
Он хотел было зайти следом, Ольха вздрогнула, сказала
умоляюще:
– Надо ли меня так позорить? Я переоденусь и сразу
выйду.
– Пусть, – сказал другой воин. Ольха помнила, что
воевода называл его Бояном. – Куда она денется!
– А вдруг?
– Окунь, ты в самом деле веришь, что здешние бабы могут
перекидываться кошками? Брехня это. Они не могут.
Окунь с сомнением посмотрел на плененную княгиню, она
выглядела жалкой и запуганной, губы трясутся, глаз поднять не может, от страха
вот-вот пустит лужу.
– Только недолго, – предупредил он. – И не
бери ничего лишнего. Мы обозов за собой не таскаем.
– Только один узел, – повторила она слабым
голосом. – Я помню.
Она закрыла дверь, отошла, громко топая, вернулась на
цыпочках и бесшумно вложила толстый засов в петли. Она княгиня, должна заранее
просчитывать разные случаи, даже такие. Рано оставшись без родителей,
вынужденно занималась совсем не детскими делами. И сейчас быстро, словно не
первый раз убегала от врагов, сменила княжескую одежду на простой наряд своей
челядницы, сдернула со стены веревку, завязала конец за ножку ложа, а весь
моток выбросила в окно.
Спустилась легко, хотя последний раз так лазила тайком от
родителей лет пять тому. Ветер развевал ее юбку, на миг коснулась стыдливая
мысль, что, ежели увидят мужчины, застыдят, но тут же холодящий страх высоты
стер все лишние мысли.
Руки застонали от напряжения, она спускалась и спускалась по
бревенчатой стене, наконец ноги коснулись земли. Она была за глухой стеной
терема, окна только на третьем поверхе. До крепостной стены оставалось саженей
десять, но здесь скакали всадники с обнаженным оружием, бегали голосящие бабы.
Похоже, кого-то все же грабили или насильничали, как в любом захваченном
городе.
Опустив голову и сгорбившись, она пошла, слегка подволакивая
ногу, к воротам. Створки не закрывались, убитых уже оттащили на обочину.
Конники русов стояли в проеме, придирчиво осматривали выходящих. Бегству, как
она поняла, не препятствовали.
Ольха, надвинув платок, бочком пошла к воротам. Сердце едва
не выпрыгивало, сил едва хватало держать лицо тупым, с глупо раскрытым ртом.
– Эй, девка! – крикнул один. – Куда
собралась?
Она буркнула хриплым злым голосом:
– А коров ты мне загонишь?
Второй бросил с неудовольствием:
– Что ты трогаешь убогую? Грех обижать тех, кого
обидели боги. Иди, девка. Как же ты, хроменькая, гоняешь-то скот?
– Больше некому, – буркнула она и прошла мимо.
Второй крикнул вдогонку:
– Я могу поправить ногу… ха-ха!.. и спину выпрямить!
Ольха отсчитывала шаги, чувствуя их взгляды. Спину старалась
держать такой же согнутой, правое плечо выше левого, а ногу подволакивала.
Скорее всего, о ней забыли раньше, чем миновала ворота, но она все шла и шла,
загребая придорожную пыль.
Лишь смешавшись с растерянной толпой, – немало народу
на всякий случай убежало через ворота, теперь не знали, куда идти
дальше, – она ускорила шаг. Деревянная стена тянулась и тянулась, но вот
спасительный угол, два шага вправо, теперь от ворот ее не видно.
Впереди темнела далекая стена деревьев. Родных, надежных,
где знакома каждая тропка. Оглянувшись, Ольха со всех ног побежала к лесу.
Ингвар дважды слезал с седла, вскакивал, ерзал, потел,
наконец заорал в бешенстве:
– Да где же эти дурни, что с дуба рухнули? Сколько
можно собираться?
Влад бросил весело:
– Бабьи сборы – гусиный век.
– Я велел быстро!
Влад засмеялся:
– Как такое можно велеть? Разве что самому собрать.
– Это мысль, – бросил Ингвар свирепо.
Он спрыгнул, бегом кинулся через двор в терем. Когда несся
вверх, перепрыгивая по три ступеньки, навстречу уже грохотал сапогами растерянный
Боян:
– Воевода! Она заперлась!
Ингвар рявкнул с веселой злостью:
– Прекрасно! Выбить дверь. Да так, чтобы вместе с
косяком и притолокой. Можно и стену завалить к чертям собачьим.
Он заспешил наверх, а Боян кричал в спину:
– Окунь уже ломает!
Когда Ингвар взлетел как птица на поверх, Окунь тупо
бросался на дверь, отступал и снова кидался. Массивная дверь трещала,
выгибалась. Окунь глухо взревывал, дышал как загнанный зверь. Вдвоем с Ингваром
ударились о дверь, как брошенный катапультой обломок скалы. Боль стегнула в
плечо Ингвара, но в следующее мгновение оба влетели в светлицу вместе с
сорванной с петель дверью, притолокой и дверным косяком.
Окунь еще лежал, распластавшись, как толстая жаба, а Ингвар,
перекувыркнувшись через голову, в два прыжка оказался у окна.
– Убежала!
В вопле было столько ярости, что Окунь поспешно втянул
голову в плечи. Никогда еще не видел Ингвара таким взбешенным и пристыженным.
Словно в бою обвели вокруг пальца, разбили дружину, а его самого повели с
веревкой на шее на потеху победителю.
– Куда?.. Где?
– Вставай, лодырь, – рявкнул Ингвар. –
Разлежался!
Он высунул голову из окна, быстро осмотрелся. Если древлянка
не последняя дура, а она вовсе не показалась дурой, то сейчас как раз добегает
до леса. А там деревья укроют… По крайней мере, так она надеется.
Подобно камнепаду с горы, он сбежал по лестнице. Его люди
уже ждали в седлах. Мальчишек тоже посадили на коней. Их сторожил цепкий и все
примечающий Влад. Ему Ингвар доверял больше, чем олухам, упустившим Ольху.
– Прапор вперед! – велел он. – Выступаем
немедля. По двое… пошли!
