– Зачем? – не понял Ингвар.
– Пустили б им кровь по ляжкам.
– Нет, зачем четырнадцать?
Павка облизнулся:
– Ну, каждому по девке, окромя тебя и Бояна. Тебе о
судьбах Новой Руси думать надо всю ночь, не отвлекаться, у Бояна тринадцать
коней для потехи, развлекайся вволю, а мне надобно не меньше трех.
– Ну ты и зверюга, – поразился Ингвар.
– Да нет, две бы комаров с моей задницы сгоняли. Там у
меня кожа нежная, ровно у младенца. Не зря Боян присматривается, а глаза у него
становятся какие-то задумчивые… Вон как у тебя сейчас.
Ингвар отмахнулся, ушел. Павка с его беззаботной болтовней
не рассеял недоброго предчувствия. Он, Ингвар, не родился в лесу, но воевал в
нем всю жизнь, и, когда за плечами не огромное войско, а малая дружина, куда
важнее видеть безопасной дорогу к отступлению, чем к возможной победе.
А эта новенькая изба стоит последней, самой крайней. Дальше,
в полусотне шагов, высится крепостная стена с двумя мощными башнями. На ней не
меньше троих стражей, а когда русы только подъезжали к терему, Ингвар
рассмотрел на башне десятка два вооруженного народу. Башня выше избы, оттуда
легко бить стрелами по окнам. И нечего радоваться, что окна широкие.
– Отдыхать по очереди, – сказал он негромко Окуню.
Глаза Окуня расширились:
– Ждешь беды?
Ингвар кивнул:
– Оглянись.
Если прямо за избой была крепостная стена с двумя
сторожевыми башнями, то сзади, по обе стороны той дороги, где их провели,
стояли мрачные амбары, конюшни, склады. Дорога узка, но отступать можно только
по ней. Однако если на крыши вывести стрелков… или даже простых мужиков и баб с
камнями и кипятком, то перебьют половину дружины раньше, чем те достигнут
ворот.
А там полягут остальные.
– Пуганая ворона куста боится, – заметил
Окунь, – но, по чести говоря, мне тоже не по себе. Похоже на ловушку. Ты
им предложи, что останемся вон в том сарае. Нам ведь только переночевать, а
утром уедем. Стоит ли нести грязь и пыль в такую чистенькую избу? Для них это
прямо княжеский терем!
Павка возмутился:
– Ингвар! Пошто обижать людей? Нам там снеди
наготовили. Авось все-таки баб молодых подложат. Мы ж витязи хоть куда! От нас
порода только улучшится. А чтобы ее не подпортить, я и ваших девок возьму на
себя.
Измученные нелепой скачкой через лес дружинники зароптали.
Ингвар поймал и насмешливые взгляды. Похоже, начнут еще смотреть как на труса,
ставшего воеводой лишь благодаря беспредельной преданности великому князю!
Он вспыхнул:
– Добро. Но когда вас будут привязывать за ноги к
вершинкам, не жалуйтесь! Кто стремится лечь в постель помягче, просыпается на
жестком.
Не оглядываясь, прошел во вторую комнатку. Ее оставили для
воеводы. Окунь пошел следом, спросил в спину:
– Как ты ее найдешь?
Ингвар нахмурился, но Окунь спрашивал без иронии, без намека
на безнадежность искать иголку в стоге сена, к которому не дадут и
приблизиться. В голосе молодого, но не по годам рассудительного дружинника было
лишь страстное и почтительное желание учиться у более знающего, опытного, умелого.
Ингвар ощутил себя как на краю пропасти. Окунь смотрит с
обожанием, уверен, что воевода уже знает, как поступить, ему всегда все
удается, все у него получается. А когда женится, то черти ему будут детей
качать, чтобы по ночам не плакали.
– К успеху ведет много дорог, – ответил Ингвар
многозначительно. – Бывают среди них и ложные. Но проигрывает тот, кто
выбирает только одну. Олег говаривал, что, если не помогла львиная шкура…
Он повернулся к углу, где стояло его ложе. Там копошилась,
как ящерица, что торопливо роет нору, сенная девка. Она суетливо стряхивала
пыль с ложа, заменяла простыни, стелила новое одеяло, взбивала подушки.
– Эй, иди-ка сюда.
Девка обмерла, ворох одеял вывалился из ослабевших рук.
Медленно обернулась к русам, розовощекое лицо, покрытое веснушками, медленно
бледнело.
Ингвар поморщился:
– Не бойся. Я по другому делу. Здесь у вас находится
моя сбежавшая пленница. Если я не смогу получить ее добром, то возьму силой. А
это большие неприятности для дулебов.
Окунь, слушавший с таким почтением, что раскрыл рот и глупо
вытаращил глаза, теперь закрыл рот, пожевал губами.
– Ингвар, она даже не понимает, о чем ты.
Девку трясло, растопыренными глазами уставилась в лицо
грозного руса, поглядывала на его руки, такие хищные, что сейчас схватят, сорвут
одежду, будут мять больно и свирепо.
Ингвар поморщился:
– Я должен был это сказать. А теперь смотри.
Он вложил ей в безжизненную ладонь золотую монету. Девка
наконец оторвала взор от грозного лица, уставилась на монету. Таких отродясь не
видывала. С кругляшки золота на нее смотрел горбоносый мужик, голова в венце из
листьев, а вокруг головы, как слепни, вьются по кругу закорючки.
– Если узнаешь что-то о ней, – сказал Ингвар
раздельно, – то я добавлю еще две. Но если не узнаешь… то эта монета все
равно твоя. Поняла?
Девка смотрела расширенными глазами. Зрачки от страха стали
белыми. Окунь оглядел ее, пощупал грудь, пышную, крупную, предложил
сочувствующе:
– Надо ее помять, тогда придет в себя. Ее затем и
прислали, чтобы ты потешил плоть. А теперь не понимает, что тебе еще
восхотелось.
Ингвар оглядел девку, пышную, краснощекую, молодую. На миг
ощутил желание, еще вчера бы без колебаний швырнул ее на ложе, с наслаждением
бы насытил свою звериную половину, но сейчас что-то погасило эту искру. Без
натуги, ясным голосом и без сожаления бросил:
– Сам тешь. Настоящий воевода избегает сластолюбия, как
зверь ловчих ям.
– Ну, – сказал Окунь, – слава богам, я еще не
воевода!
Он повернул девку, задрал подол, наклонил, а Ингвар сел на
лавку, с облегчением стянул сапоги. Ступни были красные, как у гуся лапы,
распухли. Сапог на стыке с голенищем протерся, протекает. Скорее бы в Киев, там
у него три пары в запасе.
Со стороны ложа послышался долгий вздох облегчения. Окунь
слез, поддергивая портки, сапоги так и не снимал, а девка все еще не двигалась,
пока Окунь дружески не похлопал по заднице:
– Все, больше не нужна. А нашему воеводе нужна та
девка, о которой он говорил. Поняла?
Девка соскочила резво, опустила подол. В глазах уже не было
страха, даже сочувствующе улыбнулась грустному Ингвару. Окуню показала язык.
Тот ободряюще погладил по толстой ляжке. Схватив какое-то тряпье, исчезла.
– Думаешь, получится? – поинтересовался
Окунь. – Я что, свое получил… Впервые в жизни удалось опередить Павку!
Хоть и на дармовщину. Девку-то присылали тебе.
