Парень смотрел исподлобья:
– Воевода, мы дань платим исправно. Чего тебе еще?
– Да я просто любопытствую.
– Мы дань платим, – повторил парень упрямо. –
А в наши обычаи тебе лезть незачем. Там не будет прибыли.
В его словах прозвучала затаенная угроза. Ингвар чуть подал
коня вперед, тот напер на парня грудью. Да, с чужими богами лучше не спорить.
Прибыли не будет, а беду накликать легко.
– Я просто любопытствую, – повторил он
сухо. – Ты можешь везти их дальше. Но почему, если я все верно понял, не
дождался зимы? Сейчас корму хватит на всех.
– Они так захотели, – объяснил парень. –
Летом в эту пору повстречались, в эту пору и хотят уйти. Вместе, как и жили.
Он наклонился, подхватил оглобли. Ингвар молча смотрел, как
уперся в землю ногами, двуколка потащилась дальше, скрылась за деревьями.
Старики молча смотрели только друг на друга.
Ингвар зло хлестнул коня. Тот взыграл, несправедливо
обиженный. Кожа на скулах Ингвара натянулась, желваки заиграли. Процедил у
Ольхи над ухом с ненавистью:
– Проклятая земля! Проклятый народ!
Ольха проводила долгим взглядом стариков. Те и сейчас
смотрели друг на друга любяще, неотрывно. Не знают, встретятся ли еще в другой
жизни, где окажутся: в вирии или в подземном мире Ящера, удастся ли снова быть
вместе, и потому вбирают взглядами друг друга всецело.
Дурак этот воевода русов, подумала она неприязненно. В
зимнюю бескормицу, когда из сусеков выметают последние крохи, почти в каждой
веси стариков сажают на санки, везут в лес и оставляют там на растерзание диким
зверям. Это правильный обычай, чтобы выжили молодые. Иначе хлеба может не
хватить детям, а без них погибнет род, погибнет и племя. Старики сами
напоминают взрослым детям, чтобы те отвезли их в лес. А те еще оттягивают
разлуку, пока совсем не становится голодно, хоть щепки грызи!
Кони шли ровным неспешным галопом. Ингвар молчал, всадники
скакали молча. Измученная, она чувствовала, как ее тело расслабляется, теряет
власть. Несколько раз заставляла себя держаться, не спать, нельзя выказывать
слабость перед врагом, лютым врагом, самым худшим из них – кровавым псом
Ингваром…
Ингвар чувствовал, как ее твердое как камень тело становится
мягче. Она расслабилась, уже засыпая, вздохнула горестно и поерзала в его
руках, устраиваясь поудобнее.
Ветерок трепал ее золотые волосы, они щекотали ему лицо.
Знакомый запах душистого сена и терновника наполнял ему ноздри. Во сне злое
выражение ушло с ее нахмуренного лица. Брови удивленно поднялись, пухлые губы
чуть раздвинулись, обнажая ровные белые зубы. Ресницы были длинные, пушистые,
загнутые, скулы гордо приподняты. Однако чистое невинное лицо было настолько
беззащитным, что у него остановилось сердце.
Проклятая жизнь, подумал свирепо. Проклятое время,
замешенное на крови, убийствах и предательстве. Он родился с мечом в руке, в
седле провел больше времени, чем в постели, а небо над головой видел чаще, чем
потолок. Он сражался и убивал, но где-то же должны быть островки, где чисто и
мирно, где цветут троянды и поют соловьи? Именно в таких местах должны жить вот
такие нежные, но они тоже знают только смерть и убийства!
Поклялась Перуном, мелькнуло злое. Ладно, он знает, что ему
на роду написана смерть на поле боя. Что ж, примет от ее руки. Двум смертям не
бывать, а одной не миновать, как бы ни исхитрялся.
Но печалью наполнила сердце не сама мысль о кровавой смерти,
а то, что может прийти от ее руки. От руки той, кого везет в жены для одного из
именитых бояр великого князя.
Он начал придерживать коня. Солнце уже закатилось, а в лесу
сумерки падают на голову, как удар топора. Он посматривал по сторонам: узреть
бы полянку под раскидистым дубом на случай дождя, а впереди на дороге его уже
поджидал Павка.
– Ну что, – буркнул Ингвар, – опять
подумываешь, как отпустить ее?
– Воевода, – обиделся Павка, – неча старым
глаза колоть! Кто ж знал, что эта змея окажется такой хитрой? Она ж такая
хитрющая, такая коварная, что прямо… прямо тебе пара.
– Ладно, что хотел?
– Воевода, у нас не твои волчьи глазищи! Ворошило
отстал, его конь хромает. Да и мы голову сломим в потемках.
Ингвар сам видел, что не успевают достичь Киева до темноты.
Если бы эта змея не пыталась улизнуть, уже были бы в тепле, обнимался бы с
друзьями, ему совали бы кубки с вином, а веселые девки вешались бы на шею.
– Разжечь костер на ближайшей полянке, – велел
он. – Ночь коротка, переждем. На рассвете будем в городе.
Павка исчез впереди, а когда Ингвар с пленницей выехали на
поляну, трое дружинников, стоя на четвереньках, словно кланялись огню, усердно
раздували искры. Павка сам притащил, отдуваясь, огромную сухую лесину.
– На всю ночь хватит, – объявил гордо. – А то
собирают щепочки… Что за молодежь пошла?
Ингвар спрыгнул с коня, снял Ольху. Ее передернуло, от
ненавистных рук кровавого пса по ее телу прокатился нехороший жар, поднялся к
голове, где густая кровь прилила к щекам, а когда достиг ног, те ослабели.
Ингвар пытался ее поддержать, но она брезгливо отстранилась,
едва не упала. Дружинники спешились, за кустами расседлывали коней, спутывали
ноги и отпускали пастись. Кто-то уже снял мешок со снедью, развязывал перед
костром.
Павка наконец разжег огонь, а Ингвар сам освежевал забитого
по дороге кабанчика, насадил на вертел. Тем временем Боян выстругал и забил в
землю колья с рогатинками. Ингвар положил на них вертел. Поворачивать вертел
выпало Окуню, другие уже расселись вокруг огня и, роняя слюни, смотрели, как
сквозь толстую кожу начинают выступать капли жира. Те разбухали, распространяя
сводящий с ума аромат, срывались на горящие угли, откуда навстречу выстреливали
сизые дымки.
Наконец полянку начал заполнять ароматный запах жареного
мяса. Боян застонал, шумно сглотнул слюну. Окунь ухмыльнулся, покачал головой.
Запах становился мощнее, победнее.
– Пора! – не выдержал Боян.
– Не прожарился, – сказал Окунь непреклонно.
– Уже подгорает!
– Только снаружи. А внутри еще сырой.
– Настоящие мужчины едят с кровью. А слюнтяи с
расшатанными зубами могут есть траву!
Сумерки сгущались быстро, а пламя костра казалось все ярче.
Далеко на дороге раздался предостерегающий крик. Зазвенело железо, голоса были
грубые, раздраженные. Ингвар насторожился, а его люди взялись за рукояти мечей.
Наконец из-за поворота вынырнул Павка на своем неказистом,
но быстром коне. Бок о бок с ним ехал Влад. Ольхе показалось, что вид у
подвойского пристыженный. Еще издали он поднял ладонь в приветствии:
– Ингвар! У меня с собой сотня витязей.
