Ингвар стянул через голову кольчугу, оставшись в простой
рубашке. Ворот был распахнут. Ольха невольно обратила внимание на широкие мышцы
груди, покрытые густыми черными волосами.
– Доброй ночи, – сказал он.
Она не успела послать к Ящеру, как он опустился рядом на
попону. Она в ужасе отвернулась. Он удовлетворенно хрюкнул, обхватил ее и
подтащил к себе. Ее сердце колотилось с такой силой, что едва услышала, как он
сказал:
– Ложечкой.
– Что? – вскрикнула она.
– Ложечкой, говорю, заснем, – пробормотал он ей в
ухо. – Ты там не мечтай ни о чем… Я устал и буду спать. Но вырваться не
мечтай тоже, я сплю чутко, как волк.
Сердце колотилось бешено, кровь шумела в жилах. Она дышала
часто, и при каждом вздохе ее грудь касалась его руки. Он подгреб ее под живот,
держал крепко, а другую руку подсунул ей под голову. Ее ухо лежало на сгибе его
локтя, он мог бы согнуть руку и тогда взял бы ее за… нет, он не посмеет взять ее
за грудь! Хотя может сомкнуть руки, чтобы она не выскользнула…
Однако он не двигался, дышал ровно и мощно. Ее напряженное
тело, едва не сведенное судорогой, начало расслабляться. Ложечкой, подумала она
смятенно. Вот уж поистине лежат как две ложки, одна в другой. Все ее выпуклости
укладываются в выемки его крупного тела, и можно бы удивиться, насколько точно
она лежит в его объятиях. Как будто ее создавали для его рук!
Она чувствовала, что попала в самую жестокую и нежнейшую
тюрьму. Сквозь платье на спине чувствовала мышцы его груди, поясницей ощущала
мускулы его рельефного живота. От его тела шел жар, и озноб начал покидать ее
так быстро, что она не заметила, как взамен по телу разлилась теплая волна. Она
ощутила себя плавающей в теплой прогретой воде лесного озера, где тихо и
покойно. Ее тело расслаблялось все больше, теплота достигла ее сердца, она
ощутила, как губы невольно раздвинулись в улыбке…
Она все еще улыбалась, когда луч солнца пробился сквозь
листву, коснулся ее лица. Пухлые, разогретые во сне губы раздвинулись в
счастливой улыбке еще шире. Яркие блики пробивались даже сквозь плотно
сомкнутые веки. Она поморщилась, легонько чихнула и тут только ощутила, почему
ей так покойно и защищенно. Она лежала согнувшись, как ребенок в утробе, колени
едва ли не у подбородка, а спиной вжималась во что-то теплое, как печка,
сильные руки держали ее крепко, не давая холодному воздуху вклиниться между
ними. Она с ужасом ощутила, что ее голова лежит щекой на его руке, а другой
рукой он держит ее за живот, и его ладонь почти касается ее разогретой груди.
Яростно завозившись, она освободилась, хотела вскочить, но
сильная рука удержала. Обернувшись, увидела смеющееся лицо и самые пронзительно
синие глаза, какие только можно было вообразить. У нее даже дух захватило, но
тут же страх и гнев взяли верх. Она вскрикнула:
– Что…
Голос сорвался на писк, она закашлялась от холодного
утреннего воздуха.
– Как спалось? – спросил он. И, не дождавшись
ответа, заметил насмешливо: – Вижу, все в порядке. Я проснулся не в луже, чего
боялся.
Она проглотила колкий ответ. Только сейчас ощутила, как
горячо и тяжело в самом низу живота. Возможно, ночью он ощутил своей ладонью,
как раздулся ее мочевой пузырь?
– Сейчас тоже пошлешь меня сторожить?
Он оглянулся, голос был задумчивым:
– Нет. Но не задерживайся. Иначе тебя можем потревожить
на самом интересном месте.
От костра подошел, потягиваясь, Павка. Он ежился от утренней
сырости, чуб на выбритой голове торчал смешно и нелепо. Руки держал под
мышками, плечи торчком. Кивнул Ольхе без всякой вражды:
– Как почивалось, княгиня?.. Ингвар, ты не думаешь о
граде рутуллов?
– Какие рутуллы? – буркнул Ингвар. – Не по
дороге!
– Как раз по дороге, – возразил Павка, и Ольха в
который раз подумала, что либо Ингвар – слабый дурак, либо люди его больно
своевольны. Перечат почем зря. Но Ингвар не слаб, почему не пригнет их к земле,
не заставит говорить уважительно?
– Зачем нам они?
– Влад сказал, типичи послали большое войско. В сторону
брода, где нам переходить реку.
Ингвар, морщась, зло пытался развязать узлы на руках Ольхи.
За ночь их стянуло еще больше, покрыло росой, пальцы скользили. Разозлившись,
он перерезал ножом. Ольха поспешила к кустам, даже не растирала распухшие за
ночь кисти.
– Потому мы должны пойти через лес рутуллов?
– Точно, – подтвердил Павка довольно. –
Конечно, мы справились бы с типичами… Что нам лапотное войско с рогатинами? Но
какой резон свой же скот бить зазря? А так постоят на берегу, хлебалами
пощелкают, воды попьют, как лоси рогатые, разойдутся несолоно хлебавши… Мы же
за это время рутуллов примучим!
Ольха слышала громкий голос Павки и внезапно поняла: град
рутуллов им не взять, а при ней признаться киевский воевода не хочет. Для
мужиков очень важно перед бабами распускать хвосты, аки петухи горластые.
Больше не слышала, удалившись за дальние кусты. Правда, еще
дальше дружинники седлали коней, но она нырнула под склонившиеся прямо к земле
ветки, даже в спешке не проверив, нет ли там муравейника.
А у костра Ингвар сказал нехотя:
– Негоже нам уклоняться от боя. Хоть с типичами, хоть
еще с кем. Мы одолеем!
Павка пожал плечами:
– Как хошь… Только я по весне на торгу с одной Любавой
словцом перекинулся. Девка сладкая, как ягода! Вся – сплошная ягода! Даже не
ягода, а ягодица. Она дочка рутулльского воеводы, а терем его крайний от крепостной
стены.
Он повернулся уходить, Ингвар зло оскалил зубы:
– Погодь! Ты с ней, говоришь, словцом только
перекинулся? А она не забрюхатела от твоего словца?
– Да вроде не должна, – сказал Павка с
сомнением. – Хотя кто их, баб, поймет. Это я у своей псины знаю, когда
течка… Думаю, что я смог бы к ней пробраться. Да не к суке, к Любаве. К моей
суке и во время течки не всякому кобелю… Словом, если ночка будет темная…
Ингвар сказал саркастически:
– И что? Будем ждать, пока натешишься, а потом явишься
хвастаться?
– Ингвар, – сказал Павка с укором, – разве
раньше не рисковали? Что за жизнь для мужчин, ежели без риска? Все равно что
девке без румян.
Они свернули с прямой дороги к Киеву, поняла Ольха. Березняк
сменился сосняком, между деревьями было пусто, валежины встречались редко. Кони
шли споро, бодро вскидывали мордами, всхрапывали, кусались на ходу. Ольха
хранила угрюмое молчание, на редкие вопросы Ингвара лишь щерила зубы.
Павка часто исчезал впереди, возвращался всякий раз с
обещанием вот-вот показать их стольный град, мол, уже второй день едут по
землям рутуллов. Ингвар хмурился, но однажды все-таки Павка вернулся с криком:
