Уже на грани погружения в глубокий сон, когда грезы плыли
сами, без ее участия, она увидела его лицо, пронзительно синие глаза, ощутила
его могучие руки, он склонялся над ней и жадно смотрел в лицо… И дальше
произошло настолько отвратительное, настолько недопустимое между нею,
древлянской княгиней, и подлым пришельцем из-за моря, что она вздрогнула во сне,
ее руки дернулись, словно пытались отстранить чужака, но грезы уже ей не
подчинялись.
Ингвар подошел к пленнице. Она лежала скрючившись, поджав
ноги, маленькая и жалобная. И хотя знал, что она ростом выше большинства
славянских женщин, а в своем племени едва ли не самая крупная, ему показалась
маленькой и беззащитной.
На лице ее застыло выражение страха, но губы улыбались, а
пальцы дергались, словно она то ли отталкивала что-то, то ли притягивала к
себе.
– Будь проклят день, – прошептал он едва
слышно, – когда тебя увидел! Будь проклято племя, где ты родилась… Будь
проклята вся эта жизнь.
Он осторожно опустился на колени, разрезал веревку. Если бы
эта древлянка знала, какая это пытка – ложиться рядом, держать ее в руках,
чувствовать ее тепло, слышать ее мерное детское дыхание! Держать в руках, но
оставаться камнем, деревом, мертвецом. Всю ночь бороться со сладостными
видениями, что заполнили его сны!
Если бы она знала, если бы она только знала, что за грезы
мучают его в ночи!
Глава 14
Она ощутила, что не желает просыпаться. Так бывало в далеком
детстве, когда засыпала на руках родителей. Потом пришли пуховые постели,
перины из лебяжьего пуха, но в грезах она нередко возвращалась ко времени,
когда лежала калачиком, вся уместившись на жестких, как бревна, но таких
теплых, надежных и уютных руках отца!
Что-то пощекотало нос, она чихнула, открыла глаза.
Непонимающе смотрела на черный странный лес, что расплывался перед глазами,
приподняла голову в недоумении. И с ужасом увидела, что черный лес – волосы на
обнаженной груди мужчины и что она, спасаясь от утреннего холода, целиком
заползла во сне на Ингвара, распластав его на спине, как лягушку. Она лежала на
нем, вовсе не касаясь земли, а он еще и придерживал ее огромной рукой, другую
небрежно забросив за голову.
Она вздрогнула, начала сползать осторожно, стараясь не
разбудить. Его веки подрагивали, она со страхом и стыдом ощутила, что он вовсе
не спит, трудно спать вот так, она чувствует… о боги!.. она чувствует своими
коленями, что ему в самом деле трудно спать вот так, сдерживая свое звериное
естество.
Кое-как сползла, замерла рядом. В голове и сердце была буря,
там ослепляюще блистали молнии, а гром грохотал так обвиняюще, что она
содрогалась, морщилась, боялась раскрыть глаза.
Ингвар глубоко вздохнул, глаза все еще не открывал. Она
пугливо повернула голову, быстро окинула его взглядом. Он по-прежнему лежал на
спине, широкий и с распахнутой на груди рубашкой, в черных волосках прыгал
солнечный лучик, стрелял крохотными искорками. На поляне догорал костер, лежали
три конские попоны, но голоса дружинников слышались издалека.
Воевода вздохнул снова, медленно забросил и другую руку за
голову. Скривился чуть, и она поняла, что ему спать было неудобно, если он,
конечно, спал. Она представила себе, как она лежала на нем, как ее грудь
прижималась к его твердой, как вырезанной из дерева, широкой груди, как она
непроизвольно обхватывала его за шею… и как вообще во сне заползла на него, как
умащивалась, чтобы не свалиться, как хваталась за него… боги, за что хваталась,
как прикасалась к его мужскому телу своими ладонями?
Ее осыпало жаром, она плотно-плотно зажмурилась, стараясь
уйти из этого позорного мира, – надо же так влипнуть, – старалась
изгнать видение, как лежала на нем, цеплялась, чтобы не свалиться, а он тоже
поддерживал… понятно, боялся, что сбежит в ночи, но она, как могла она,
княгиня, которая никогда не должна терять над собой власти?
Она приподнялась, села. Руки ее были свободны, как и ноги.
Обрывки веревки лежали в двух шагах. Сзади зашевелился Ингвар. Ольха не поворачивалась,
боялась своих полыхающих щек. Слышала, как он медленно встал, охнул, а потом
его злой голос хлестнул ее, как плетью:
– Одень на ноги путы!
Не поворачиваясь, она взяла ремни, с отвращением надела на
ноги. Тот же злой голос предупредил:
– Если пикнешь чуть громче обычного, тебе завяжут рот.
– Зачем? – спросила она тихо, все еще стоя к нему
спиной.
– Днем в лес могут зайти рутуллы. Я не хочу, чтобы нас
нашли раньше времени.
Он ушел в ту сторону, где кони фыркали и с хрустом жевали
сочную лесную траву. Ольха взглядом отыскала самые густые заросли, направилась
к ним.
День тянулся в тревожном ожидании. Дружинники точили мечи,
топоры, проверяли доспехи. В глубокой яме принесли жертву Войдану, а печень и
почки кабана разбросали по кустам. В воздухе стоял запах свежепролитой крови,
тревожил, заставлял сердце биться чаще. Все жилы в теле напрягались, требовали
боя. Ольхе для предосторожности снова пригрозили завязать рот, чтобы криками не
привлекла местных охотников или баб, собирающих ягоды.
Боян обнаружил вблизи широкий ручей, а в двух местах, где
раньше явно были гигантские деревья, образовались широкие и глубокие ямы, через
которые вода бежала быстро и весело.
Окунь где-то подобрал дохлую лягушку, привязал суровой
ниткой, опустил в воду. Ольха с отвращением смотрела, как отважные русы ловят
раков. Ждут, когда рак вцепится в легкую добычу, вытаскивают на берег. Еще и
веточкой сгребают в кучку, чтобы не расползлись.
Ингвар приблизился, буркнул:
– Можешь искупаться.
Ольха смерила взглядом берег:
– Там отмели нет, сразу глубина. А я со связанными
руками… Что ж, может быть, так и лучше.
Она поднялась, Ингвар вспыхнул, ухватил ее за руки:
– Погоди!
Его нож молниеносно возник в ладони. Ольха ощутила рывок, ее
кисти рук разбросало в стороны. Ингвар стряхнул обрезки веревок, но придержал
за рукав. Лицо стало подозрительным.
– Постой… А вдруг умеешь плавать?
– А что, – ответила она надменно, – плавать
могут только русы?
– Да нет… Хотя лягушки плавают и в болоте.
– Ты можешь пустить меня плавать на длинной веревке.
Он задумался, глаза были ощупывающими.
– Веревку перегрызешь враз. Вон у тебя зубы как у щуки.
Самому влезть, что ли… Сторожить-то надо.
– Вода холодная, – сказала она с
презрением. – И ох какая мокрая!
Боян услышал, хохотнул:
– Как коня на веревке! Ингвар, ты ж коня купал, а это
тебе не просто конь, а конягиня! Ты ее не просто купать должон, а еще и
скребком потереть, копыта посмотреть.
