Когда эта улица наконец оборвалась, а на ней поместилось бы
целое племя древлян, пошла улица кожевников, и Ольха вдыхала ароматы кож, самых
разных и по-разному сделанных, а потом пересекли улицу оружейников, но она была
уверена, что их улица не короче хлебниковской, потом проскакивали через
кварталы красильщиков, еще каких-то ремесленников… Наконец, когда Ольха устала
дивиться огромности города, – его уже и городом не назовешь, это что-то
другое, большее, только слова такого нет, – пошли терема добротные,
богатые, искусно срубленные.
Голова шла кругом от богатства и убранства теремов: резные
ставни, коньки, богато украшенные стены, крыльцо, окна, но потом кони вымахнули
на другую улицу… и у нее перехватило дух, будто дубиной ткнули в живот.
Здесь высились настоящие хоромы. В два-три поверха, со
светлицами и горницами, украшенные еще богаче, со странными цветными окнами.
Заборы из толстых бревен, а ухоженные деревья полностью скрывают первые два
поверха.
На следующей улице хоромы были в три, а то и четыре поверха.
Ольха сжалась, чувствуя себя маленькой и жалкой. Как она могла рассчитывать
воевать с такой мощью? Киевский князь возьмет народ с одной улицы, получится
такое войско, что все племя древлян забросают щитами, как глупую и жадную девку
рутуллов.
Киевский князь научился собирать силы соседних племен раньше
других, поняла она обреченно. Кого кнутом, кого пряником. Кому достаточно
просто показать кулак, грозно цыкнуть, а где и кровь льется как вода. Но Киев
уже силен и богат. На их крови, на полюдье, на тяжелой дани.
Дружинники начали попадаться за три квартала до детинца.
Перед воротами во двор княжеского терема их стояло около дюжины. Все рослые
гиганты в кольчужных рубашках до коленей, с широкими пластинами доспехов, в
остроконечных шлемах. Половина с длинными мечами, остальные при боевых топорах
и коротких копьях.
Их пропустили во двор, не задавая вопросов, только кричали
Ингвару что-то одобрительное. Его любят, подумала Ольха с удивлением. И не
страшатся. Эти дружинники, из чужих отрядов, тоже разговаривают как с равным.
При виде детинца она снова ощутила себя маленькой и
потерянной. Весь нижний поверх сложен из каменных глыб! Сколы блестят, будто их
еще вчера ломали горные великаны и вбивали здесь в землю. А над первым поверхом
еще три – из толстых ошкуренных бревен, с широкими окнами… Она протерла глаза,
думая, что мерещится. Во всех окнах блещет, переливается едва заметная радуга.
Какая-то особенная кожа бычьих пузырей?
Двор вымощен камнями, вбитыми в землю так плотно, что земли
не видно. А трава если и пробьется, тут же стопчут. В Искоростене же, вспомнила
она со щемом, лишь перед княжьим теремом мостили весеннюю грязь, да и то
жердями и хворостом.
Тяжелые кони русов звонко били подковами. Из-под ног летели
искры, будто кресалом били по гигантскому огниву. Двор был огромен. На нем
поместился бы град Искоростень… И весь двор вымощен каменными плитами!
С широкого крыльца за ними очень внимательно следили пятеро
гигантов русов. Все в булате, с головы до ног обвешаны оружием, шлемы надвинуты
на глаза. Солнце так играет на выбритых подбородках, что кажутся вырубленными
из тех же глыб, что и плиты в основании терема.
Ингвар соскочил с коня, подал ей руки. Павка привычно
перехватил ножом веревку под брюхом коня. Ольха попыталась спрыгнуть сама, но
Ингвар, угадывая ее изнеможение, подхватил почти на лету. Она пошатнулась,
уперлась ладонями ему в грудь. Несмотря на вспышку гнева, ощутила тень
благодарности. Ноги занемели, могла бы упасть на потеху киевским русам.
– Спасибо, – сказала она нехотя.
– Не за что, – ответил он, донельзя удивленный,
что она знает такие непривычные для лесной зверюки слова. И даже иногда
пользуется. Хотя наверняка здесь какой-то подвох. Сейчас укусит, лягнет или
хотя бы поцарапает.
Он наблюдал сузившимися глазами, как она сделала нетвердый
шаг по каменным плитам. Лицо ее побледнело, но не хочет показать слабости перед
ненавистными русами. Что ж, он сумеет ей доказать, что ее сила ничто перед
силой Киева! И перед его силой, Ингвара Северного.
Он шел сбоку и на полшага сзади, готовый к любой
неожиданности. Павка и без его приказа связал ей руки за спиной. Можно бы и
развязать, подумал Ингвар невольно, теперь она в их городе… Нет, сперва надо
заслужить. А пока пусть знает, что непослушание карается быстро и жестоко.
С крыльца сбежала, часто стуча сафьяновыми сапожками,
молодая девушка. Она была в богатом платье, украшенном жемчугом, кокошник
расшит жемчужинами покрупнее, но что привлекло внимание Ольхи, так это ее
удивительно чистое лицо с большими сияющими глазами.
Девушка с разбега кинулась к Ингвару. Он улыбнулся,
наклонился к ней, слегка обнял. Ее глаза расширились в удивлении, Ольхе
показалось, она ждала, что молодой воевода подхватит ее на руки, закружит,
прижмет к груди.
Ингвар сказал неловко:
– Дай тебе боги здоровья, Бузина. Ты всегда меня
встречаешь первой.
– Это только тебя, мой сладкий.
Ольха фыркнула. Кровавый пес мог быть кем угодно, даже
хитрым и умелым, что доказал молниеносным покорением рутуллов, но сладким можно
обозвать только в насмешку. Девка красивая, ничего не скажешь, только умишком
бог обидел… Хотя, ежели присмотреться, то всего-то и есть, что кукольное
личико. А еще неизвестно, что там под дюжиной одежек подложено в нужных местах.
А на голове, может быть, и волос вовсе нету, недаром наворотила два платка, а
сверху еще и нелепый кокошник!
Ингвар обнял Бузину чуть крепче, погладил по голове. И опять
она ахнула, ждала иного. Ольха видела, что бедная девка прямо лезла на него,
как древесная лягушка на дерево, но он вынужденно краем глаза следил за своим
полоном, потому у бедной ничего не получилось. «Боится, что сбегу даже
здесь, – поняла Ольха с презрением. – Сколько копий вокруг меня, руки
связаны, а он следит налитыми кровью глазами!»
– Ладно, ладно, – сказал он торопливо. – Мне
надо к Олегу. Он здесь?
– Наверху, – ответила Бузина обиженным, как у
ребенка, голосом.
– Мне надо с ним повидаться.
Отрок подхватил поводья коня, Ингвар кивнул своим
дружинникам на Ольху. Древлянскую княгиню тут же подхватили, как куль с
мякиной, и, цепко придерживая за локти, потащили к крыльцу. Девушка, которую
звали Бузина, попробовала идти рядом с Ингваром, хваталась за его плечо, но тот
бойко взбежал по ступенькам, почти задевая бедром перила, и ей пришлось
отстать.
Лишь вдогонку она крикнула:
– Полонянку куда отдашь?
– Князь решит, – отозвался он, не оборачиваясь.
– Если что, я бы взяла. У меня одна челядница захворала
и померла.
– Князь решит, – повторил он торопливо.
Русы стражи сдвинулись перед дверью в терем. Они были с
Ингвара ростом, но в тяжелых панцирях выглядели как железные башни. Шлемы были
с личинами, сквозь прорези недобро поблескивали светлые глаза северян. Ольха
впервые видела шлемы с личинами, ей стало страшно, словно дверь загородили не
люди, а железное отродье Ящера.
