– Княже, великий герой вернулся.
В голосе боярина была дружеская издевка. Князь тряхнул
головой, словно пытаясь вернуться к реальности, неожиданно улыбнулся, потянулся
до хруста в костях:
– Ты прав, боярин. Забываем, что мы пока что не больше
чем люди.
Ольха не поняла загадочного замечания, лишь прояснившиеся
лица и улыбки бояр подсказали, что на днях, а то и сегодня вечером, будет пир.
Мужчинам нужен только повод для пьянства. Поводом для пира послужит победное
возвращение их кровавого пса Ингвара.
И на этот пир сойдутся знатные мужи и бояре, пьяные и
толстые, и прямо на пиру ее придирчиво осмотрят, как лошадь, и… кому-то
отдадут!
Глава 18
Ингвар попятился к двери. Глаза стали, как у безумного.
Рыча, как зверь, рванул ворот рубахи, будто задыхался:
– Так-то ты мне… великий князь, за верную службу? Ну
ладно же!
В голосе его была угроза. Ольха ожидала, похолодев, что
князь тут же велит покарать дерзкого, но Ингвар схватил ее за локоть, потащил
прочь из палаты.
Они почти бегом миновали длинный коридор, оказались в правом
крыле терема. Поднялись еще на поверх, под самую крышу, Ольха увидела ярко
освещенную узкую длинную палату. Но здесь в стенах были не светильники, а
трезубцы с короткими держаками. Вместо жал торчали толстые древки из воска, на
кончике каждого горел оранжевый огонек, похожий на крохотное солнце.
У Ольхи чаще застучало сердце от такого милого чуда. Она
даже замедлила шаг, а Ингвар, сначала не поняв, вдруг растянул губы в злой
улыбке:
– Не встречала? Это свечи. Мы привезли их из Царьграда.
Вместе с подсвечниками.
Ольха остановилась, легонько коснулась кончиками пальцев
трезубца. Он был прочно вделан в стену, сверху покрылся слоями расплавленного
воска, что застыл как наледь возле ключа в зиму. Подсвечник был весь из
крохотных фигурок тончайшей работы. Ольха признала только одного человека, явно
витязя, судя по его могучей фигуре, только почему-то голого, другие же были
диковинными зверями, крылатыми змеями, полканами, грифами, а если и людьми, то
лишь сверху, а от пояса уже были в шерсти и с копытами.
– Красиво, – кивнула она, но не смогла в голосе
удержать восторга.
– Это еще что, – отозвался Ингвар. Он все еще
хмурился, дыхание его учащалось, явно вспоминал, как с ним нечестно поступил
князь, затем с усилием снова брал себя в руки. – Здесь Геракл бьется за
царство. Нет, это Персей вроде бы… В твоей комнате еще и не то узришь!
Она опомнилась, возобновила шаг. В голос подпустила холода:
– Почему в моей?
Ингвар ответил с равнодушием, в котором она увидела насмешки
больше, чем в самых ядовитых выпадах:
– Потому, что в любой комнате как подсвечники, так и
все прочее получше, чем на проходах. Или на лестнице.
Не отвечая, все-таки ее пленитель, а теперь еще и тюремщик,
она с гордо поднятой головой последовала к той двери, на которую он указал. Из
двери торчал золотой рог диковинного зверя, круто изогнутый, блестящий. Сама
дверь была украшена серебром и златом.
Ольха остановилась перед дверью, вопросительно оглянулась на
тюремщика. Она не знала, как открыть, вряд ли достаточно просто пнуть ногой, но
Ингвар понял как невысказанное требование, послушно зашел вперед и положил
ладонь на рог. Тот с легким звоном подался вниз, дверь распахнулась. Ольхе
показалось, что гордый воевода слегка поклонился… или хотел поклониться, но в
последний миг удержался.
Гордая нечаянной победой, она величественно переступила
порог. Челюсти стиснула заранее, потому только глупо промычала от восторга, как
корова при виде широкого луга с сочной травой. Ей показалось, что попала на
небеса.
Просторную комнату заливал изумительный солнечный свет.
Широкие окна все так же блистали странными искорками. Она подошла ближе,
потрясенно поняла, что вместо пленки бычьего пузыря натянуто нечто иное –
прозрачное, блистающее!
Ее палец наткнулся на твердую поверхность. Она словно бы
трогала застывший воздух, твердый, как лед, прозрачный, как родниковая вода.
Оглянувшись, увидела Ингвара. В глазах воеводы было странное
сочувствие.
– Ты и этого не видела? Боги… Это же стекло.
– Стекло? – переспросила она невольно. Быстро
взглянула вверх. – Откуда стекло?
– Не откуда, а что, – возразил он с недоумением,
потом расхохотался. – Это про разлитое молоко можно сказать, что оно
стекло на пол. А это стекло… словом, это такой камень. Но его не добывают, а
делают сами. Из песка. Только чистого! Расплавляют, как воск, как масло, а
потом как-то оттирают от грязи. Не знаю. Я воин, а не умелец.
Она ощутила досаду. Выказывает себя дурочкой, и он всякий
раз злорадно напоминает, что взял ее город-крепость с налету.
– И что мне здесь ждать?
– Просто ждать, – отрезал он. – Я выставлю
охрану к двери. Все, что тебе понадобится, – скажешь. Я пришлю ключницу.
– Зачем?
– На всякий случай.
Он ушел, громко стукнув дверью. Ольха слышала, как грюкнул
засов, послышались тяжелые шаги, мужские голоса, среди которых его звучал
особенно зло и настойчиво.
Комната была невелика, с двумя окошками в угловых стенах,
широким подоконником и столом близь окна, чтобы падал свет, узкое ложе стоит
под другой стеной. Пол застелен медвежьими шкурами.
Она осторожно села на резной стул, их три у стола, положила
руки на подлокотники. Таких удобных стульев еще не видела. Чтобы и спинка
резная, и подлокотники умельцем резанные, и даже ножки покрыты фигурками людей,
зверей и птиц.
Легкая горечь коснулась сердца. Эта комнатка, как и десятки
других, предназначена для заезжих гостей. То гонцу понадобится переночевать, то
еще кому придется по службе задержаться, здесь нет ничего богатого и дорогого,
но все же эта комната почти равна по роскоши ее княжеской палате там, в
Искоростене!
Она хмуро смотрела на ложе. Спинка из дуба, украшена не
только серебром, но и золотом. В стенах крюки из толстой старой меди. Дверь и с
этой стороны крест-накрест обита широкими полосами из меди – потемневшей,
благородной, тоже в полустершихся фигурках людей и зверей. Здесь вообще, как она
заметила ревниво, много железа, меди, бронзы, которыми пользуются
расточительно, без всякой скупости. В Искоростене две трети войска вооружены
дубинами да рогатинами, железные топоры только в княжьей дружине, а здесь его
тратят на пустяки!
Стук в дверь раздался, когда она недвижимо сидела, положив
голову на столешницу. Очнувшись, удивилась, кто бы мог быть, а в комнату
вдвинулась дородная пышнотелая женщина. За ней Ольха увидела смеющееся лицо
Рудого и насупленного Ингвара.
