– Кулики.
– Кулики? – не поверил Ингвар. – Да что в них
есть? И вообще, кулики – это забава для детей. Еда для нищих.
– Или бекасы, – поправил себя Павка. – Хотя
по запаху похоже на песочников, они в это время самые жирные… Я бы не отказался
еще и от жареных жаворонков, только где их возьмут?
Он опять сглотнул слюну. Ингвар хмуро рассматривал
подготовку к пиру. В сторонке группа детей торопливо ощипывала дроздов, там же
опаливали крохотные тушки, обмывали, натирали тертым можжевельником и целыми
дюжинами насаживали на палочки. Так и жарили, поливая маслом, чтобы лакомство
не подгорело.
Павка за спиной сопел, мычал, шумно глотал слюни. К крыльцу
подскакал на прутике мальчонка. Замер, вытаращив глаза на огромных страшных
русов. Которые, как рассказывала бабушка, из моря вышли вместе со своим дядькой
Черномордом, чешуей, как жар, горя, а теперь грабят и убивают в их лесу, а
малых детей живьем едять…
Павка спросил доброжелательно:
– Ты чей? Из тебя лихой наездник будет! Прямо хазарин.
Тот застеснялся, опустил личико долу и начал ногой ковырять
землю. В сторонке челядин угрюмо покосился на могучих русов, никто из мужчин не
любит смотреть на мужика выше себя ростом, но ответил за мальчонку
словоохотливо:
– Да Дубов он, выплодок Дуба, который в одиночку
замостил гать! Да и все на том конце Дубичи. Их столько, что их целая дубрава!
А молодняк уже будет и вовсе Дубровскими!.. Не род, а новое племя выйдет из
леса!
Он захохотал, довольный, явно тоже был из рода Дуба, понес
на коромысле тяжелые бадьи. Павка смотрел довольно, он и без политики великого
князя старался подружиться с местными. Теперь и другие мальчишки, видя, что
сына Дуба живьем не съели, начали опасливо приближаться, глядя на русов со
страхом и восторгом.
Ингвар поманил пальцем самого смелого, что остановился прямо
перед крыльцом:
– А тебя как зовут?
Тот высморкался по-древлянски, поочередно зажимая большими
пальцами ноздри, вытер грязную ладонь о волосы, ответил независимо:
– А как и моего деда. У нас всегда называют в честь
деда.
– Хороший обычай, – одобрил Ингвар. – А как
звали твоего деда?
– А моего деда назвали в память о его деде, –
ответил мальчишка, уже удивленный такой тупостью руса.
Ингвар внезапно ощутил, что за ним наблюдают серые глаза.
Именно серые, именно глаза дерзкой княгини, от одного имени которой у него от
злости сердце начинает бухать, как молот, а перед глазами встает красная
пелена.
– Ладно. Но как тебя зовут, когда пора обедать?
Мальчишка вытаращил глаза:
– Тю на тебя! Меня никогда звать не приходится. Я
всегда за столом самый первый!
Павка расхохотался. Ингвар, чувствуя себя посрамленным,
попятился в сени. Не видел, откуда за ним наблюдают, но чувство самосохранения
подсказало, что лучше оказаться под прицелом десяти самострелов, чем этих серых
глаз.
В ожидании ужина русы отдыхали, копили силы. Спокойные и
немногословные, они выгодно отличались, на взгляд Ингвара, от суетливых и
постоянно роняющих свое достоинство древлян… как и прочих славян, как бы
по-разному ни звались.
Ингвар стоял у окошка, разглядывал двор, благо в его комнате
оно было на уровне груди. Кур и свиней угнали, а то и переселили на вертела,
суматохи не убавилось, но Ингвар чувствовал, что его взор снова и снова
обращается к странному капищу. Из окна видел его только краешком, но при
взгляде на этот колышек с затупленным концом всякий раз шерсть поднимается на
загривке, а в горле нарастает рычание. Кровь, судя по всему, не убирают, ее
слизывают собаки или лакают свиньи, а на остатках жирует целая стая
раскормленных зеленых мух…
Его плечи передернулись. Олег приучил быть терпимым ко всем
богам, потому капищ Ингвар не трогал, волхвов щадил, главных богов славян
узнавал по их резным столбам, но именно этого припомнить не мог, а при взгляде
на него чувствовал такую необъяснимую злость, что дыхание учащалось до свиста в
груди, а перед глазами вставала кровавая пелена, как в момент, когда
превращался в берсерка.
В коридоре послышались шаги. Ингвар резко повернулся,
непроизвольно пошарил на поясе. Дверь открылась, за порогом стоял молодой и
высокий по мерке древлян парень. Был он в полотняной рубахе до коленей, лаптях,
от которых шел смолистый дух, но на веревочном поясе висел короткий меч. Парень
смотрел с откровенной враждебностью. Когда заговорил, в голосе звучала
неприкрытая ненависть:
– Княгиня велела передать. Уже можно опуститься на
первый поверх.
– А что там?
– Обед готов.
– И на два десятка моих людей?
– Их девятнадцать, – поправил парень
многозначительно. – Пока девятнадцать.
Ингвар не сомневался, что его людей не только посчитали, но
и заметили, кто в кольчуге, кто в копытном панцире, кто выглядит умелым, а кто
не очень.
– Когда будем уезжать, – сказал Ингвар, – нас
будет больше.
Парень зыркнул исподлобья, не нашелся, что сказать, славяне
задним умом крепки, пробурчал:
– Там в нижней палате добавили на один стол больше.
И вышел, хрястнув дверью так, что с потолочных балок
посыпалась труха.
Глава 3
Ингвар, чувствуя себя без оружия голым, медленно ступал по
лестнице, стараясь что-то услышать и заметить как можно раньше, в этом
преимущество воина, а на последней ступени остановился, осматриваясь. Отсюда
нижняя палата была как на ладони.
Длинный стол, за которым уже сидели его дружинники,
поставили ближе к огню. Только почетных гостей сажают к огню, ибо огонь – это
бог, а к богу допускают лучших. Древляне явно скрипят зубами, но старые обычаи
блюдут. Может быть, на этом и удастся поймать, ибо Олег не блюдет ни старых, ни
новых. Он делает то, что нужно сейчас или понадобится в будущем, а не то, что
велели предки. Брехня для дураков, что, мол, без знания прошлого нет постижения
будущего. В прошлом не было тех задач, которые решают сейчас, и старым опытом
воспользоваться нельзя.
За тремя столами сидели древляне. Сидели редко, Ингвар
сдержал усмешку. Воинов здесь хватает, но ему решили показать только хорошо
вооруженных, в кольчугах и в сапогах, а таких в любом племени можно перечесть
по пальцам. Здесь их четыре десятка. Это все же побольше, чем русов за столом,
но за стенами крепости еще пять сотен тяжеловооруженных русов, каждый из
которых в полном воинском доспехе. Этого хватит, чтобы осадить древлян так, что
муха не вылетит, мышь не выскользнет.
Он опустился на лавку во главе стола. На него посматривали
ожидающе. Он был настоящим воеводой – умелым, опытным, всегда побеждающим.
Первым бросался в бой, последним выходил. Дрался с обнаженной головой, щитом не
пользовался: мечи держал в обеих руках. Его любили, ему доверяли. Но сейчас он
чувствовал, что впервые инициатива ускользнула из рук.
