В сопровождении девки спустилась по широкой лестнице. Перила
были из старого дуба, отполированы до блеска, перекладины умело и старательно
украшены головами грифов, драконов. Посреди лестницы с самого верха до низа
опускается красный ковер.
Она чувствовала, как ее ноги ступают по мягкому, будто по
лесному мху. Ощущение было непривычным. Да, трусила, а от трусости еще больше
выпрямлялась, шла надменно и гордо, хотя сердце трепетало, как у зайца.
В обеденной палате за столом сидели трое мужчин. Она видела,
как они оборвали разговор и уставились, как подростки. Двое незнакомцев были
матерыми воинами, крепкими и жилистыми. Только когда Ольха спустилась ниже и
свет перестал ее слепить, она с удивлением и радостью узнала Асмунда и Рудого.
– Ингвар, – проревел Асмунд берложьим
голосом, – ты что ж, кабан лесной, не сказал, что привез такую красоту?
Рудый смотрел с прежним восторгом, но что-то ощутил в ее
походке, сдержанности, и во взгляде воеводы появилось вопросительное выражение.
«Красоту», – сказала Ольха про себя сердито. Только и
того, что помылась в Киеве. Да еще волосы расчесала. А в сундуки и заглядывать
не стала, она в плену, а не в гостях!
Ингвар сказал торопливо:
– Асмунд, Рудый, с нами будет обедать Ольха
Древлянская.
Асмунд, седой медведь, встал, сделал приветственный жест:
– Я всегда, когда хочу хорошо поесть, заезжаю к
Ингвару. Но впервые вижу такое… Как ты решился привезти сюда женщину?
Ингвар ответить не успел, вмешался Рудый:
– Ты же слышал, взята у древлян. Остальное понимай сам.
Он тоже встал, поклонился. Ингвар зыркнул на одного,
другого, нехотя воздел себя, упираясь обеими руками в крышку стола. Чтобы
как-то объяснить свой жест, для него дикий, буркнул нехотя:
– Она княгиня… Олег отдаст ее в жены здесь.
– Тебе?
Ингвар дернулся:
– Рехнулся? Ты же знаешь, что такое для меня женитьба.
– А кому?
– Кто захочет взять.
Рудый не сводил с него острых глаз. Асмунд поглядывал тоже
испытующе, хмыкал. Ольха села за стол, и мужчины опустились на лавки. Ингвар
сделал это так поспешно, будто его ударили сзади под колени.
Им прислуживали двое расторопных парней. Все трое мужчин ели
быстро, хватая мясо руками и разрывая на части. Зелени, как заметила Ольха, не
было вовсе, ели как простые дружинники. Рудый, он выглядел расторопнее своего
медведистого приятеля, посматривал на нее вопросительно, что-то прикидывал.
– Мы старые приятели Ингвара, – объяснил
он. – Асмунд и я знали его еще в те времена, когда он скакал на палочке и
рубил крапиву. Не скажу, что у него вкусно кормят, но у нас вовсе хоть шаром
покати. Так что не удивляйся, если мы и завтра… У нас с Асмундом память слабая:
где поужинаем, там и позавтракать норовим!
Он раскатисто засмеялся. Ингвар взглянул с удивлением.
Асмунд ел молча, сопел от удовольствия, а когда заговорил, то даже Рудый
вскинул от удивления брови.
– А что приходить завтра?.. Тут и заночуем. Чтоб не
уходить далеко от стола.
Ольха перестала есть, вслушивалась. Что-то происходило, но
не могла уловить сути. Ингвар вообще подпрыгнул, смотрит на Асмунда с
подозрением. Но Асмунд ей нравился. Он напоминал огромного медведя, но вид у
него был добродушный, двигался с ленцой, хотя чувствовались в нем огромная мощь
и здоровье. Сколько Ольха ни встречала таких людей, они все становились ее
друзьями.
Если Асмунд медведь, то Рудый походит на барса – гибкого,
стремительного, легко приходящего в ярость, способного прыгнуть неожиданно, из
засады. Однако он пока что никак не выказал ей своей неприязни или симпатии.
Или выказал? Тем, что пообещал прийти завтракать?
Она смутно помнила, что случилось после ужина. Рука стала
тяжелой, а пальцы едва не роняли ложку. Мужчины что-то говорили между собой,
потом явилась Зверята, помогла добраться в ее комнату.
Еще Ольха помнила, что ей помогли снять платье. Дальше она
провалилась в такой глубокий сон, что вряд ли проснулась бы, даже если бы в ее
комнату вломился хозяин кремля.
И спала без задних ног ночь, все утро, а пробудилась от
яркого света. Солнечный лучик проник сквозь окошко и щекотал ей губы, нос,
веки. Ольха попыталась закрываться руками, но сон не шел, усталость из тела
выветрилась. Еще не открывая глаз, она вдруг вспомнила, где находится,
счастливая улыбка замерла на ее губах.
Ее пальцы судорожно пробежали по телу. Голая! Как есть
голая, с нее сняли все до ниточки.
Открыла глаза, в ужасе обвела взглядом комнату. Ее платье
висит на стене. Замирая от ужаса – вдруг кто войдет, она вскочила, прокралась
на цыпочках, торопливо оделась. Лишь когда застегнула последнюю заколку,
обнаружила, что задерживает дыхание.
С шумом выдохнула, едва не лопнула, огляделась уже
спокойнее. В комнате все как было вчера вечером. Только теперь рассмотрела
странную постель. Роскошную, нелепую, с крышей на высоких шестах из темного
дерева, кучей подушек и подушечек, грудой одеял… Немудрено, что спала как
убитая.
Бесцельно побродила по комнате, вышла. В коридоре пусто,
тихо, лишь снизу доносятся голоса.
Тревожно осматриваясь по сторонам, все же замечая роскошные
светильники на стенах, она неслышно прошла на поверх ниже, потом еще. Никто ее
не встретил, зато уловила запахи кухни. Сбежала по лестнице еще, толкнула дверь.
Кухня была огромная, как палата, в двух очагах горел огонь.
На одном стоял большой котел, там нагревалась вода, третий очаг только
разгорался. На кухне Зверята гоняла поваров из угла в угол.
Ольха постояла, пока Зверята заметила ее, робко улыбнулась.
Зверята всплеснула руками:
– Проснулась? А воевода велел не будить до обеда!
Сказал, что у тебя был очень тяжелый день.
– Он так сказал? – не поверила она. –
Наверное, перепутал со своим конем. Или своей собакой…
– У него нет собаки, – сказала Зверята.
– Тогда с лестницы упал головой о камень… Иначе почему
вдруг стал такой добрый… Это будет борщ?
– Щи.
Ольха скривилась. Как можно готовить щи, когда здесь есть
все для настоящего борща?
Зверята наблюдала за ее лицом. Внезапно улыбнулась
понимающе:
– По работе нашей женской истосковалась?
– Да не так чтоб уж очень.
– Одно не понимаю, – сказала Зверята, –
откуда знаешь, что такое борщ? Его ж занесли русы! А у нас у всех только щи…
– Кто-то занес и к нам. Хорошее перенимается быстро. И
свое порой теснит.
Зверята взглянула остро, набрала в грудь воздуха, собираясь
что-то сказать, но смолчала. Только проводила пленницу долгим взглядом.
