Олег успокаивающе помахал рукой:
– Тихо! Это не свадьба, забыли?
Черномырд, уже смирившись с потерей, крикнул весело:
– А почему не свадьба сразу? Тут бы им и простынь
чистую подложили.
– С меткой? – крикнул кто-то.
– Да уж как водится!
Олег движением руки опустил Черномырда на место:
– Заручены для того и заручены, чтобы заручиться на
будущее. Подумать, остыть, еще раз подумать. Чтобы ежели соединить руки, то уже
навеки!
Черномырд оскалил зубы, улыбка была грустная. Что говорить,
когда князь не хуже его знает, что нет ничего на свете вечного, а любовь –
самое непрочное из творений богов. Даже если не вредить, она уходит сама по
себе, а ведь в их кровавом мире полно лжи, предательства, измены, отказа от
прежде любимых!
А Ингвар прошипел в тарелку:
– Вот видишь, до свадьбы еще далеко!
– Сколько?
– Не знаю, но еще будет время отказаться.
– Спасибо князю, – прошептала она.
В душе странно смешивались облегчение и досада. Рядом что-то
жевал Ингвар, ее жених, но она заметила, что и его движения были чисто
механическими. Вряд ли понимает, что попадает в рот и что вообще делает.
Гости пьяно разговаривали, поглядывали то на него, то на
Ольху, чаще – на Ольху. Он ловил обрывки разговоров:
– Повезло же дурню…
– Бог помогает калекам да убогим. Вот и ему помог!
– Да пошто убогий? – спросил кто-то.
– Как есть… Он же помешан на крови, на боях. С бабами у
него плохо.
– Не могет?
– Похоже, совсем неспособный к энтому делу.
Ингвар почувствовал, как кровь бросилась в лицо. Покосился,
не слышит ли Ольха, но та смотрела в тарелку, клевала по зернышку, чаще
отхлебывала из кубка светлое вино, разбавленное ключевой водой.
– А девка-то чистое золото.
– Говорят, за ней целое племя древлянское!
– Поди ты! Чтоб девка да правила?
– Она дочка князя, да и внучка светлого князя.
– Да хоть самого Перуна дочка. Когда боги делают девок,
они не стараются.
– Эту делали в лучший день. Из хорошего дерева. Потому
и правит цельным племенем! Говорят, Ингвар только великой хитростью завладел. Потому
и привез, что боится такого врага за спиной оставить.
– Врага? Они ж поженились!
– А ты свою третью жену по согласию взял?
– Так то ее, а эту ежели не по согласию… Нет, моя шея
дороже!
– Ежели и поженятся, то она и тут в свои руки все
загребет. Ты посмотри на нее, посмотри! Рази такая даст на себе ездить?
– Чур нас такой доли, чур!
Глава 30
В палате Студен поспорил с Черномырдом, кто кого перепляшет.
Оба вылезли из-за столов, оставшиеся орали и хлопали в ладони, свистели,
стучали кулаками по столам. Загремел бубен, воеводы пустились в пляс, злобно
глядя друг на друга, подпрыгивали, трясли щеками и приседали грозно, а
добровольные судьи придирчиво вели счет коленцам.
Ингвар выбрался из-за стола. Голова гудела, он чувствовал,
как палата начинает раскачиваться. Сердце то начинало стучать часто-часто, то
замирало вовсе, на лбу выступил холодный пот.
Кое-как пробрался через сени, вышел на крыльцо. Свежий
ночной воздух освежил лицо. Сильно пахло мочой и блевотиной. Похоже, славяне и
здесь не утруждали себя отойти подальше. Весь нижний венец терема потемнел и
намок, от него несло гадостно. Поморщившись, хотел было сойти во двор, но
подумал, что обязательно к сапогам прилипнет какая-нибудь дрянь, эти гости
изгадили нечистотами все, над чем могли свесить свои задницы.
Пока стоял, раздумывая, сзади скрипнула дверь. Асмунд вышел
шумный, пахнущий вином, мясом, птицей и печеными карасями. Губы лоснились,
обеими ладонями поглаживал живот:
– Люблю повеселиться, особенно поесть… Ты чего через
перила свесился, как дохлая гадюка? Это не мост, чтобы вниз головой. Если тебе
мост нужен, я покажу, а здесь головой вляпаешься в такое, что у всех отобьешь
охоту бросаться даже с моста.
Ингвар прорычал:
– Асмунд…
– Во-во, это я. Ты уже начал меня узнавать?
– Асмунд, помолчи.
Асмунд взял его за плечо, развернул. Глаза старого воеводы
были сочувствующие.
– С тобой все в порядке?
– А что? – огрызнулся Ингвар.
– Да вид у тебя… Глаза вытаращены, волосы дыбом. Я
только однажды видел такого. Мы были в горах, воевали дикие племена. Вроде
древлян, только в горах. Древляне в лесу, потому так и зовутся, а… постой,
почему тогда древляне, а не лесяне?.. Эх, дикари! Даже назваться правильно не
умеют! Словом, не так страшны были воины у тех горян… только звались почему-то
не горянами, а… тоже дикари! Имя свое не запомнят правильное. Ага, страшны были
ихние колдуны. Помню, как один мой друг, неустрашимый воитель, вот как ты,
вдруг остановился посреди схватки! Кругом свищут стрелы, звенят мечи, а он
вытаращил глаза, волосы дыбом, как вон у тебя. Только что сопли не жует, но и
до этого близко, чую… Да и вижу.
Ингвар спросил, поморщившись:
– И что же, убили его?
Асмунд горестно покачал головой:
– Если бы!
– А что? В полон угодил?
– Хуже, – ответил Асмунд, и в его глазу блеснула
скупая мужская слеза.
– Что может быть хуже?
Асмунд покачал головой, вид его был мрачный.
– Околел. Уже после битвы. Покраснел весь, язык
вывалил, как дурной лось, почернел, а потом упал и ногой засовал… Вот как ты,
когда спал сегодня под шкурой. Только язык он высунул совсем черный, распухший,
прямо в пасти не помещался! А ну, покажь язык! Покажь, покажь. Эх ты, даже язык
боишься высунуть! Во что превратился… А мы только по его языку все и поняли.
Он многозначительно замолчал. Ингвар молчал, набычившись, не
хотел дать Асмунду удовольствие расспрашивать. Тот сопел, чесался, смотрел
задумчивым взором на темное небо в звездных роях. Наконец Ингвар, рассердившись
на себя, что играет в такие игры, спросил грубо:
– Что поняли?
– А то. Порчу на него навели. Сам бы он не помер так
нагло. Не такой человек! Его по голове молотом бей, а он только оглянется: где
это, мол, стучат? И с мечом супротив него не было бойца. А вот супротив порчи
устоять трудно.
Порча, подумал Ингвар внезапно. Нет, с ним не порча, от
порчи должна быть боль и всякая гадость, а он чувствует только сладкую боль в
сердце и щемящую тоску. От нее у него начинают дергаться губы, а глаза
застилает пеленой. Он никогда не плакал, но теперь кажется, что он,
неустрашимый и жестокий воин, готов брызнуть слезами.
