– Исчезли.
Ольха вздрогнула, Асмунд выглядел злым и растерянным
одновременно. Рудый хладнокровно разрывал гуся, руки до локтей покрылись жиром,
капли срывались на стол. Иногда воевода на лету подхватывал их длинным красным
языком, быстрым, как у ящерицы. Ольха только успевала услышать смачный шлепок.
Ингвар молчал, а Олег спросил с интересом:
– Узнал причину?
– Дурость какая-то.
– Какая?
– Да так… Челядь говорит, обиделись за что-то. Нежные
какие! А деньги-то взяли. И кольца! И браслеты! И жрали в три горла!!!
От гнева глаза воеводы заблистали. Он расправил плечи,
теперь выглядел не расстроенным, а оскорбленным до глубины души. Еще немного,
подумала Ольха равнодушно, и велит послать погоню, чтобы всех повязать и
повесить на деревьях повыше.
Олег отмахнулся:
– Кольца и браслеты не украли, верно? Сами дарили.
– Теперь бы не дарил!
– Гм… Я думал, ты дарил за их песни, а не за верность
твоей дружине. Жаль, жаль… Попробуй послать вдогонку человека. Вдруг да
вернутся? Нам еще гулять и гулять, а их последняя песня была особенно хороша. Я
бы ее послушал еще разок.
«И я бы, – подумала Ольха смятенно. – И еще
поплакала бы». Чудные песни у русов. Кто бы мог подумать, что она захочет
слушать песни, от которых сердце не взвеселится, а хочется плакать навзрыд?
Асмунд от возмущения подавился воздухом. Глаза полезли на
лоб.
– Что, просить?.. Да я их связанными приведу! Да я их
приволоку за конями! Рылами по земле проволоку до самого крыльца!..
Рудый, у которого он орал над ухом, поморщился, сгреб кувшин
со стола, с размаха шарахнул Асмунда по голове. Раздался треск, черепки и
струйки темно-красного вина брызнули во все стороны. Разъяренный Асмунд
оглянулся с удивлением:
– У тебя нет ножа, чтобы выковырять пробку?
– Асмунд, – сказал Рудый с укором, – ну зачем
ты такой дурак… и не лечишься?
Ольха не думала, что человек может двигаться с такой
скоростью. Мелькнул огромный кулак, послышался сочный хряск. Рудый вылетел
из-за стола, ударился о дальнюю стену и сполз по ней на пол, бессильно раскинув
руки. Ольха с трепетом ждала, что скажет князь, но тот в недоумении вскинул
брови.
– Ничего не понимаю… Это всего лишь за то, что назвал
тебя дураком… Это верно?
– Верно! – с готовностью подтвердил Асмунд.
Князь в растерянности развел руками:
– Ничего не пойму! Так за что же тогда?
Влад первым засмеялся, за ним гулко хохотнул Студен. Асмунд
наконец понял, укоризненно покачал головой. Не ждал такого подвоха от любимого
князя, не ждал. Вот и ходи за таким в походы.
Рудый внезапно оттолкнулся от пола, как хищный кот, сразу
встал на ноги. Он скалил зубы, и Ольха поняла, что его падение и беспамятство
были наглым притворством.
Олег покачал головой:
– Эх, Асмунд, Асмунд… А как такие петь будут?
– Как соловьи! – отрезал Асмунд.
– Кому нужны такие соловьи? Асмунд, ты же знаешь, певцы
отмечены богами. Когда складывают песни, становятся с богами вровень. Да-да,
ибо творчество… это… это высшее колдовство. С ними надо по-другому. Не думаю,
что уехали далеко. Вчера так набрались, а певцы не больно народ крепкий… Это я
уже говорил, повторяю для… непонятливых. Это обида их заставила подняться! А в
лесу свалились, снова храпят.
Асмунд смотрел набычившись. Ноздри широкого носа хищно
колыхались. Кулаки его время от времени сжимались, и Ольха ясно слышала скрип,
будто по песку тащили тяжелые ладьи.
Зеленые глаза великого князя мерцали загадочно. Ольха вдруг
ощутила жалость к этому человеку. Тот ли это жестокий рус, чьим именем пугают
детей?
– Надо их вернуть, – произнес он медленно, словно
еще колебался. – А поедут к ним… нет-нет, Асмунд, зачем мне их
исхлестанные спины. Лучше Рудый. Застоялся, поди… Я имею в виду, залежался в
чужих постелях. Он и у мертвого выпросит, из-под стоячего подошвы выпорет…
Послал бы еще Ингвара, но ему нужно сторожить сероглазую невесту… Я имею в
виду, сторожить от других витязей. Пока еще не жена, найдутся такие, что
захотят перехватить.
Ингвар презрительно фыркнул. Вид у него был таков, что еще и
доплатит, только бы перехватили. Ольха сказала быстро, сама дивясь своему
порыву:
– Я могу поехать тоже.
Ингвар дернулся. Зеленые глаза великого князя блеснули
веселой насмешкой:
– С Ингваром?
– С Рудым, – отрезала Ольха, чувствуя, как
предательская краска вот-вот бросится в щеки. – Он надежен.
Брови Олега взлетели высоко.
– Это Рудый-то надежен?.. Ха-ха! Ну, Рудый, молодец… Я
уж думал, эта древлянка – крепкий орешек, а ты и ей сумел овечкой прикинуться.
Что ж, ежели Рудый даст слово, что не сбежишь, я уже наслышан, как Ингвар
портки рвал, пока по колючкам за тобой лазил… то отпущу с вами Ингвара тоже.
Ингвар сопел, хмурился, ярился, как бык при виде крепких
ворот. Но Ольхе показалось, что не так уж и раздражен, что Ольха поедет с ними.
– Лады, – сказал он зло, отводя взор и супя
брови. – Рудый, вели седлать. А ты… э-э… в самом деле даешь слово, что не
сбежишь?
Ольха прекрасно видела, что он обращается к ней, но сделала
вид, что не понимает его «э-э». Олег отвернулся, ей показалось, что великий
князь прячет усмешку.
– Рудый, – сказала она, – если возьмешь меня,
то не сбегу. В том мое слово.
Рудый удивленно вскинул брови:
– Вовсе?
– Нет, – спохватилась она и посмотрела благодарно:
– Пока ездим за певцами.
– То-то, – сказал он наставительно, – а то
перепугала меня до трясучки!
Она благодарно поцеловала его в щеку. На спине едва не
задымилось платье, куда упал взгляд Ингвара.
Кони резво взяли со двора, вихрем вылетели в ворота.
Пробитая колесами колея повела в сторону Киева, а другая, поменьше, воровато
повилюжилась к лесу. Далеко белели хатки, солнце играло в оранжевых соломенных
крышах.
Застоявшиеся кони несли с охотой. Ольха ловила на себе
взгляд Ингвара. Ей казалось, что воевода посматривает с недоумением и опаской.
Когда поворачивала голову, он уже всегда смотрел прямо перед собой, напряженный
и сосредоточенный. Шлем повесил сразу на крюк седла, ветерок трепал длинный
чуб. На голове, почти не тронутой солнцем, иссиня-черный чуб выглядел странно и
зловеще.
Как редко снимает шолом, подумала она с неясным чувством.
Лицо темное от загара, чаще бывает под жгучим солнцем, чем под крышей, а от
середины лба и выше – бело… Почему у этих северных людей такая светлая кожа? А
волосы, напротив, черные…
