Услышав голос, мужчины повернули голову. Рудый поднялся, победно
улыбнулся великому князю:
– Видишь, уже очнулись? Я ж говорил, певцы – крепкие
парни. Кого хошь перепьют.
Ольха стрельнула в него острым взглядом, ровно в упор
стрелой ударила. Рудый если слово правды скажет, три дня маяться будет. А
обжучит кого – сразу вылечится. Сейчас голову морочит сразу всем.
– Почему мы… здесь? – слабо спросил крепкий парень
Тарх Тарахович.
Горбач только стучал зубами, его трясло. Появились двое
гридней, подхватили певца и дудошника, усадили за стол рядом с великим князем.
Олег улыбался, но голос был серьезным:
– Вы ж сами договорились!
– С кем? – прошептал Тарх Тарахович помертвелыми
губами.
Он обводил ошалелым взором широкий стол, на котором была
расстелена выделанная телячья шкура с обозначением рек и озер, условными
значками. Еще на столе лежали коврига хлеба, сыр, две луковицы. Рядом с Тархом
Тараховичем громко трясся Горбач, в глазах был страх смерти. Они снова
оказались в беспощадных руках князя русов, от которого пытались ускользнуть. А
этого властелины не прощают.
– С ним, – кивнул Олег на воеводу.
– Со мной, – подтвердил Рудый.
Тарх Тарахович затравленно смотрел то на одного, то на
другого. Пролепетал жалким голосом:
– Вы обещали, что возьмете все ценное…
Рудый хлопнул ладонью о стол:
– Во-во! Вспомнил! Так в чем же дело?
Тарх Тарахович вытаращил глаза. Горбач пробормотал:
– Так почему не…
– Как это? – удивился Рудый. Вид у него был
оскорбленный. – Вы уже отказываетесь от слова?
Князь Олег сказал отечески:
– Давайте я поясню. Вы предложили моему воеводе взять
самое ценное, а вам оставить жизнь. Так?
– Так…
– Он все так и сделал.
Опять на него смотрели выпученными глазами, оглядывались
друг на друга, снова переводили взоры на великого князя.
– Почему нас? Мы выложили все, что у нас было.
– А разве сами певцы не самое ценное?
Оба уставились на князя так, будто увидели огромное морское
чудище. Тарх Тарахович даже дрожать перестал, а Горбача, напротив, затрясло еще
больше. Он побелел и начал икать. Князь Олег дружески постучал по спине.
– Княже, – слабо промолвил Тарх Тарахович, –
нам твои шутки непонятны.
– Шутки? – удивился князь Олег. – Это самая
понятная истина! Ты своими песнями, вчера прямо в палате, трусов сделал
храбрыми, заставил плакать Асмунда, а из него выжать слезу труднее, чем из
камня мед, ты всех нас посадил на ладонь и вознес в вирий, где мы общались с
богами и героями прошлых веков… Ты можешь одной песней сделать людей чище и
лучше, что я пытаюсь сделать огнем и мечом всю жизнь! Так что же есть на белом
свете важнее и ценнее, чем певец?
Тарх смотрел исподлобья. Рудый налил в кубок вина, протянул,
глядя в глаза. Во взоре воеводы насмешки не было. Он был настолько серьезен,
что Ольха лишь сжала кулачки. Чересчур серьезен!
Тарх Тарахович выпил залпом, передернулся, но щеки
порозовели. Уже сам налил снова, придвинул к Горбачу. Тот сперва робко взял,
Тарх Тарахович кивнул ободряюще. Горбач так же осторожно выпил, взглянул с
благодарностью. Судя по прояснившемуся взору, крепкое вино и согрело, и
прочистило муть в голове.
– А наши камешки где? – спросил внезапно Горбач.
Тарх Тарахович перевел взор на Рудого. Олег и другой боярин
тоже смотрели на Рудого требовательно. Тот отмахнулся с небрежностью, будто
отгонял муху:
– Там же, где и были. Мальчонка подобрал, ждет вас на
том же месте. Я ему оставил еды на двое суток.
Олег спросил строго:
– А те деньги, которые я передал?
– Там же, – оскорбился Рудый. – Ты ж сам
слышал, я договорился забрать лишь самое ценное!
Тарх Тарахович и Горбач переглянулись. Страх и напряжение из
них медленно уходили. Уже оценивающе и уважительно оглядели великого князя,
который оказался совсем не прост. Может быть, ненароком, а может, и знал, что
дает им заготовку для новой песни… или хотя бы волшебной сказки!
Пир длился уже пятый день. Великий князь появлялся в общей
палате с вечера, пил, ел и веселился вместе со всеми. Днем же уединялся с
самыми близкими воеводами в запертой комнате. Известно стало, что заново
расчерчивают карту племен, опасаются хазар, прикидывают, сколько дани соберут
зимой на полюдье… а еще великий князь принимает разведчиков из Царьграда! Не о
новом ли походе замыслил?
Но и на пиру, когда от шума и пьяных воплей можно оглохнуть,
он продолжал трудную работу князя. Так его понимала Ольха, которая все чаще
наблюдала за ним тайком. Она страшилась того, что видела. Кровавый князь с
каждым днем казался все менее кровавым. А страшилась того, что ее ненависть
плененной княгини постепенно уходит.
Когда князь уходил, распоряжался все чаще величавый и
громогласный Студен. Асмунд и Рудый уходили вместе с Олегом, Ингвар если и
оставался, то лишь мрачно пил, тупо смотрел в кубок. Он и раньше не очень-то
был похож на хозяина этого кремля, сейчас же вовсе выглядел случайным гостем.
Подвалы изрядно опустели, но из весей потянулись подводы. В терем везли мясо,
живую рыбу, битую птицу, во дворе мычал пригнанный скот. Занималась этим
Зверята, а также Ольха, которая не могла стерпеть, когда что-то делается спустя
рукава или неверно вовсе.
Студен, наблюдая за Ольхой, выждал время, когда столкнулись
на лестнице, поклонился:
– Приветствую тебя еще раз, княгиня.
– И тебя, боярин Студен, – ответила она тепло.
Его острые глаза быстро пробежали по ее похудевшему,
усталому лицу:
– У меня есть новости.
– Какие? – встрепенулась она.
– Хорошие, – улыбнулся он одними глазами. –
Добрые.
– Говори же!
– Твои братья добрались до Искоростеня благополучно.
Мои люди помогли малость. Теперь там готовят войско. Соседи обещали дать
крепких парней в дружину.
Она обрадовалась так, что едва не кинулась Студену на шею.
– Как замечательно!.. Но только с русами тягаться
сейчас нельзя. Они сильны как туры!
Студен медленно покачал головой:
– Это только кажется. Их мало. Они растают среди нас,
как сосульки в котле с кипящей водой. Ты потерпи еще… Это хорошо, что обручена
с Ингваром. Он близок к Олегу. Тебе надо будет всего лишь впустить наших людей.
Ночью.
– Днем я бываю возле ворот, – сообщила она. –
А ночью… ночью меня могут и не допустить.
