Оставшись наедине с Тавром, Владимир бросил коротко:
– Теперь к делу. Задумал я послать посла к Рогволоду
полоцкому. Бояре новгородские настаивают, да ты все слышал и сам. Дочь его
Рогнеда красоты несказанной, так говорят… Хочу взять ее в жены. Понял?
Тавр стоял неподвижно. Лицо его словно окаменело. Сколько
Владимир ни пытался что-то прочесть в нем, ни одна жилка не дрогнула, глазом не
моргнул.
– Ну же, – поторопил Владимир, – берешься?
– Какой ответ привезти? – спросил наконец Тавр. Он
снова взглянул в глубину глаз князя.
Некоторое время они смотрели глаза в глаза. Владимир быстро
подошел, обнял, поцеловал в щеку.
– Спасибо, – сказал он взволнованно. – Я рад,
что в тебе не ошибся. Ты прозреваешь мои задумы. А если так, то ты знаешь,
какой ответ мне надобен.
Тавр усмехнулся, в голосе прозвучала издевка:
– Такой ответ, княже, получить будет нетрудно.
Большое войско свеев подошло через три дня. Еще неделю
подходили отставшие, на телегах везли заболевших. Не дожидаясь возвращения
Тавра, Владимир дал викингам отдохнуть два дня, затем снабдил телегами, дал в
помощь две сотни новгородцев, и Войдан повел их на Киев. Владимир еще пообещал
догнать по дороге или под стенами стольного града.
Владимир был с боярами, когда прискакал гонец:
– Наши послы возвращаются!
– Где они? – встрепенулся Владимир.
– Въехали в городские врата!
Он быстро оглядел зал. К счастью, здесь как раз были многие
знатные и почитаемые новгородцы, старейшины кварталов.
– Привезти их прямо сюда! – велел он
громко. – У меня нет тайн от великого града Новгорода, приютившего меня, и
славных новгородцев!
Довольный гул был ответом. Все снова рассаживались, с
нетерпением глядели на двери. Вид у новгородцев был гордый. Они и здесь решают
дела своего торгового града!
Ждать пришлось недолго. За окнами вскоре послышались крики,
голоса. Затем шум переместился к крыльцу, загремели сапоги по лестницам. В
дверь просунулась голова Кременя:
– Наши послы! Пускать?
– Немедля, – распорядился Владимир.
Он сел на княжеское кресло. Медленно отворились тяжелые
створки. Бояре и воеводы расступились, по широкому проходу к князю
прошествовали трое: Тавр, Храбр, Стойгнев. Тавр был в разодранной одежде,
бледен. Лоб его пересекал свежий багровый шрам, хорошо заметный даже на темном
от солнца лице.
Остановились в трех шагах от князя, отвесили поклон.
Владимир смотрел на них неотрывно. Сердце колотилось, но лицо держал
неподвижным, как должны держать властители, такое узнал в Царьграде.
– Челом тебе, князь! – сказал Тавр наконец. –
Челом и славному Новгороду!
В голосе его прозвучала боль. Храбр и Стойгнев потупили
взоры. Они были бледные, исхудали за обратный путь.
– Что-то вы невеселы, – сказал Владимир резко. Он
возвысил голос: – С чем прибыли?
– Не вели казнить, княже… Все исполнили в точности.
Сказали, что храним обычаи земли нашей, как велели боги, как хранили покон
Рюрик, Олег, Игорь, Святослав… Еще передали, что ты, князь новгородский,
предлагаешь Полоцку вечный мир и любовь, а в знак братства просишь отдать за
него дочь Рогволода…
Голос Тавра прервался. Его спутники не поднимали голов. В
палате наступило грозовое молчание. Слышно, как далеко за теремом истошно
вскричал петух.
– Говори же! – велел Владимир.
Тавр произнес в мертвой тишине, когда все затаили дыхание,
боясь пропустить хоть слово:
– Княже… непотребные слова, хоть и сказанные
благородным князем, недостойно повторять кому бы то ни было…
– Говори! – вскрикнул Владимир.
Он привстал, затем, как будто опомнившись, сел и положил
руки на подлокотники кресла.
– Княже… это такие слова, что и самый подлый раб
устыдился бы их низости. Негоже нам…
В мертвой тиши, когда слышно, как звенит напряженный воздух,
Владимир сказал тихим зловещим голосом:
– Го-во-ри…
Тавр судорожно перевел дыхание, по его лицу пробежала тень.
Глаза расширились, он словно бы снова увидел нечто ужасное.
– Рогволод сказал, что ты – подлый раб и сын рабыни,
что ты недостоин носить одежду свободнорожденного. Ты – тралл, по тебе плачет
ошейник…
В палате пронесся вялый шум недовольства. Владимир заметил и
две-три ехидные усмешки. А Тавр повысил голос, сказал горько, словно выплеснул
чашу змеиного яду:
– Еще он сказал, что все новгородцы – подлый сброд
рабов. Потому они и приняли князем раба, потому что сами твари. Они ничего,
кроме плетей, не заслуживают, но у него хватит плетей, чтобы проучить их всех!
Теперь все потонуло в грозном реве. Гул стоял такой, что во
дворе послышались испуганные голоса, тревожно заржали кони. По всей палате
мелькали красные от гнева лица, у других вовсе бледные от ярости. Вздымались
кулаки, над головами блистали клинки мечей. Слышались сиплые от лютости голоса:
– На Полоцк!
– Проучить!
– Стереть! Как Святослав стер с земного лика хазар!
– Рабы? Да мы их… Да мы…
– Князь! Что молчишь? Ты князь или не князь?
– Сжечь! По камешку разобрать!
По палате метался бледный тысяцкий Твердислав, верный,
преданный, но не шибко умный, успокаивал, утихомиривал, к досаде Владимира.
Наконец шум начал стихать, теперь уже Твердислав повернулся к Владимиру,
раскинул руки, сдерживая других и как бы сам говоря за всех в палате. Лицо
перекошено, как у падучего, он давился яростью. Зубы стучали, как в припадке,
изо рта брызгала слюна.
– Княже! Немедля… слышь, немедля веди нас! Сотрем,
зничтожим! Нас, вольных новгородцев, плетьми? Никто так не оскорблял нас, да за
это только кровью…
– Кровью Рогволода! – закричали из заднего ряда.
– Кровью Рогволода и всего его выплодка, – сказал
Твердислав хищно. – Нас запомнят! Они узнают руку новгородцев!
Владимир молчал, черные глаза украдкой просматривали злые
лица. Крики раздались еще свирепее:
– Князь! Пошто молчишь?
– Князь, веди нас, а то…
– Княже, это воля всего народа новгородского! Если не
послушаешь, то вот тебе бог, а вот порог! Призовем другого князя, что возьмется
отплатить за обиду великую.
Владимир поднялся, вскинул руку. Шум начал медленно стихать.
Толпились поближе, ловили, что скажет.
– Люди новгородские. – Голос его был несчастным,
все слышали, как дрогнул и задрожал, но юный князь справился с собой, сказал
тяжелым, но сильным голосом: – С нелегким сердцем принимаю решение… Обиду,
которую нанес мне Рогволод, прощаю…
