Первый свой меч-кладенец Людота сделал для великого князя
Олега, чья жизнь всегда была окружена тайной. Он был князь-волхв, умел
оборачиваться волком и птицей, а в походе на Царьград заставил корабли идти под
парусами по земле. Никто не зрел его смерти, а курганов над его могилой
показывают сразу три: в Киеве, Ладоге и Урюпинске. Никто не ведает и куда делся
его волшебный меч-кладенец…
Но даже простые мечи с именным клеймом Людоты были великой
ценностью. Великий князь их забирал в свою сокровищницу, награждал ими только
самых знатных и отличившихся бояр и воевод… Их носили еще более гордо, чем
золотые гривны на шее или диаманты в серьгах.
Владимир спросил трепетно:
– Дедушка, почему росские мечи прямы и обоюдоостры, а
хазарские с одним лезвием и чуть скривлены? А печенежские сабли вовсе кривые?
Людота погладил его по голове. Ладонь старика была тяжела и
шероховата, как кора дерева.
– Меч – символ Руси. Он прям и честен. Сабля же гибка и
коварна. В Диком Поле с саблей сподручнее…
– Тогда наши богатыри уступят ворогам?
Людота усмехнулся:
– Это здесь они с мечами, а в Диком Поле берутся за
сабли. Сабля быстрее, легче. Пока юркого печенега мечом достанешь, он тебя
саблей иссечет… Если доспех, конечно, не защитит. Мы, кузнецы киевские, сабли
тоже куем. Посмотри вон на те заготовки! Это викинга или германца можно сразить
только мечом или секирой, столько на них железа толстого. Потому меч и есть
главное наше оружие, хотя сабли куем тоже добрые…
– А я думал…
– Сабли тоже бывают разные, – пояснил Людота с
усмешкой. – Будешь на верхнем поверхе, посмотри на восточную сторону. Там
есть две сабли, или кривые мечи, не всякий их поднимет даже обеими руками.
Клинок в три локтя, рукоять в локоть. Такими саблями дрались супротив всадников
на верблюдах. Рубили противника вместе с их горбатыми конями!
Глаза Владимира блестели. Он всегда смотрел на оружие жадно,
ибо у кого в руках меч, тот и властелин над тем, у кого нет. Взяв в руки хотя
бы палку, уже чувствуешь себя сильнее. Спина выпрямляется, а если в ладони
оказывается рукоять топора, то и взгляд становится прямым и гордым. А если меч…
а мечи носят только князья и старшие дружинники, в то время как оружие простых
воинов – топоры, палицы, рогатины…
– Когда-нибудь, – сказал он дрожащим
голоском, – я получу право носить твой меч!
Людота ласково коснулся его детской головки. Глаза мальчика
смотрели умно и преданно.
– Получишь, – согласился он. – Но жизнь не
всегда соглашается отдать то, что от нее хочешь.
Глава 6
Добрыня выслушал великую княгиню, поклонился:
– Я все у ромеев вызнаю. Не беспокойся, матушка. Наши
послы у ромеев бывают не часто, нас боятся и потому примут с почестями. Я уже
бывал в Царьграде, матушка. И слом, и лазутчиком, мне многое там знакомо. А
деньги да подарки открывают в продажном Царьграде любые двери. Там все
прогнило, матушка. Это у германцев бывало трудно. У них все на чести! Да
печенеги в толк не возьмут, как это слово можно нарушить. А ромеи за серебряную
монету мать родную продадут…
Он хотел добавить, что за медную продадут и веру своего
Христа, но после той ночи, когда княжич стал князем, когда трупы вывозили
подводами, а кровь замывали еще и на другой день, в княжьем тереме разговоров о
вере избегали. Святослав никого не казнил, но к христианам относился
недоброжелательно, грозно хмурил брови при виде нательных крестов.
Еще раз поклонившись, Добрыня вышел из горницы. Гридни,
встречаясь с ним взглядом, вздрагивали и подтягивались, суетливо щупали оружие.
Добрыня был нещаден к неряхам и неумехам, как все старшие дружинники
Святослава. Слишком много зависело в дальних походах от того, как подвязан меч,
как смотришь по сторонам, как готов отразить удар, направленный в спину твоего
соратника.
Добрыня, спустившись в челядную, отыскал взглядом у котлов
скрюченную в три погибели тощую фигурку. Владимир, весь в копоти, черный, как
обугленная головешка, исступленно скоблил железные бока огромного котла.
Темные выпуклые глаза Добрыни изучающе смерили взглядом
племянника. Сам Святослав был темно-рус, но все дети обликом получились в
матерей: Ярополк и Олег – золотоволосые, с ясными голубыми глазами, даже
Владимир, сын рабыни, пошел не в отца, а в мать – с темными, как терн, глазами,
волосы черные, как вороново крыло, кожа смуглая даже зимой, обликом дик и
резок. Даже больше похож на руса, чем отец, русич. Поговаривали даже, что его
мать – из племени русов, но на самом деле кому дело до сына рабыни? Да и разве
могла гордая руса стать рабыней?
Он холодно улыбнулся. Знаем, какого роду-племени мать этого
мальца, а ему, Добрыне, сестра, но пока что не скажем. Рановато.
– Эй, бросай это важное дело!
Владимир испуганно вскинул голову, тут же втянул ее в плечи.
Живет в ожидании удара, понял Добрыня. Если не сломается, что случится скорее
всего, то дубок вырастет стойкий ко всем невзгодам.
– Мне велели…
– Кто?
– Прайдана.
– Сейчас я твоя Прайдана. Пойдешь со мною.
– Слушаюсь, дядя, – ответил Владимир
преданно. – Сейчас?
– Немедля.
Он смотрел на мужающего подростка бесстрастно, лишь в
глубине глаз было одобрение. С детства уяснивший по презрительному отношению
взрослых, что он не полноценный холоп, а всего лишь сын рабыни, которая
попалась на глаза хмельному княжичу в жаркую ночь, этот малец научился
отстаивать свою честь жестоко. Когда не может, сила бывает чересчур велика,
затаивает гнев, лишь меряет обидчика пристальным взглядом, словно
прицеливается, куда нанести удар, когда рука окрепнет. Добрыня замечал, что
даже самых бесшабашных пробирало беспокойство. Сын рабыни умеет скрывать мысли,
держит язык за зубами, в отличие от настоящих княжичей, сыновей Святослава от
благородной княжны, – те живут легко и беззаботно.
И растет не по годам быстро. Высокий и широкоплечий, по виду
старше своих сверстников, мускулистый, правая рука чуть толще от постоянных
упражнений с оружием, но и левой они с Сувором обучили наносить удары с той же
точностью и силой, луком владеет лучше иных дружинников, в схватках уже
догоняет взрослых мужей. Но и этого мало: упражняется до изнеможения, бросает
дротик без устали, рубит мечом толстые прутья, прыгает в тяжелом снаряжении на
одной ноге через двор, потом обратно, и так много-много раз…
Добрыня видел, как Святослав сперва смотрел неприязненно,
заставлял высокородных сыновей следовать сыну рабыни в воинских занятиях, но те
бросали скучные и тяжелые упражнения, едва строгий отец скрывался с глаз. И
Святослав сквозь зубы хвалил юного челядинца. Правда, за глаза.
Добрыня помедлил, все еще рассматривая племянника пристально
и придирчиво, но тот смотрел преданно, вопросов не задавал. Он был готов куда
угодно и как угодно дяде-богатырю, которого любил и чтил. Удовлетворенный,
Добрыня кивнул:
