Владимир ухмыльнулся:
– Не ты один.
Глаза Блуда из сытых и масленых стали острыми.
– То-то я чувствовал еще чью-то руку…
– И не одну, верно?
– А кто был… еще?
Вместо ответа Владимир повернулся к Кременю:
– Кликни, чтобы теперь принесли и вина! Да хмельного
меда не забудь еще кувшин. У воеводы пересохло горло, да и нам не мешает обмыть
окончание войны. Кабанчика сожрали, теперь сожрем и Родень.
Ярополк сидел в светлице, писал. Юлия держалась на лавочке у
стены, прямая и неподвижная. Варяжко раздраженно метался из угла в угол, хромал
сильнее, подволакивал ногу.
– Что ты замыслил, княже? – спросил он
яростно. – На погибель идешь?
Ярополк ответил сумрачно:
– Раз уж сумел пробраться и обратно, себе на погибель,
то хоть теперь сядь, не мельтеши.
– На погибель! – вскрикнул Варяжко.
– Другого выхода не вижу.
– Прорваться!
– И положить костьми половину дружины еще в воротах? Мы
и тут опоздали. К тому же теперь все пешие… Далеко ли уйдем?
Варяжко сказал громовым голосом:
– Воины для того и живут, для того рождаются, чтобы вот
так со славой… Зато потом о нас… о таких, как мы, слагают песни!
Ярополк взглянул хмуро, не ответил. Отточенное гусиное перо
после паузы задвигалось снова. Юлия подала тоненький голосок от окна:
– Нет, Варяжко… Не надо быть таким… кровожадным.
Воевода задохнулся, будто его ударили под дых. Глаза полезли
на лоб.
– Кровожадным? Я? Княгиня, я – воин Святослава! Для
меня не пустой звук в словах: честь, слава, совесть, Отчизна. Изменил ли я им
когда? Есть ли пятнышко на моей совести?
Ярополк продолжал писать, ответил медленно, следя за листом
пергамента:
– Негоже класть головы… в безнадежной сече. Нам свои не
жаль, но о людях, что идут за нами, заботиться надо. Верх одержала дикая
полунощная сила. Язычники пришли и победно сидят под стенами… Что мы можем?
Погибнуть героями?
– Да, – ответил Варяжко пламенно. – Но
останемся жить в песнях!
– Христос учит смирению. Или ты язычник, Варяжко?
– Как можно, – возмутился Варяжко, – я принял
святое крещение, едва узнал, что тебя крестили еще в колыбели! Но Владимиру я
не верю. Он настоящий язычник! Он злобен и коварен. На христиан дышит злобой,
знатных режет, как цыплят. Ради своих целей он кого угодно затопчет. Хоть
братьев, хоть родителей!
Юлия внезапно подала голосок:
– Ярополк, а ты не думаешь, что воевода прав? Именно
так бы сделали даже в императорском дворце!
– Русь не Царьград, – возразил Ярополк устало.
– Владимир там не только бывал. Жил и воевал!
– Русь не Царьград, – снова сказал Ярополк уже с
нажимом. – То, что там привычно, здесь кажется чудовищным. На Руси еще не
было, чтобы брат убивал брата. Я предрекаю вам, что я останусь князем. Такова
была воля отца нашего, великого Святослава. Нарушить ее не сможет даже его
незаконнорожденный сын. Самое худшее, что он со мной может сделать, – это
послать на княжение в дальний город подальше от Киева!
Варяжко хмуро улыбнулся:
– Если бы так! На юг – рукой подать до ромейской
империи, на восток – близко дружественные печенежские орды, на запад – еще
более дружественные германцы, их император Оттон…
Ярополк нахмурился:
– Не будем загадывать. Все в руках божьих!
– Все в руках божьих, – с надеждой повторили за
ним Юлия и Варяжко.
– Все в наших руках, – сказал Владимир с нажимом.
Он с силой потер ладонями лицо, стряхивая остатки сна. – А главное, в
наших руках Ярополк и его верный пес Варяжко.
– И Юлия, – хмыкнул Тавр.
Владимир строго посмотрел на расшалившегося воеводу. Тот
сделал постное лицо.
– Что Юлия… Это забава для нашей плоти. А Варяжко –
противник настоящий. Я не думал, что он выживет! Мы с Олафом его изрубили на
куски. Чертова ведунья… Пока меня врачевала ее дочка, она сама спасала этого…
– Как думаешь поступить с ними, княже?
– Да, – поддержал Тавра Войдан, – особенно с
Юлией?
Кто-то откровенно заржал. Как с Юлией – это всем понятно. Да
и с остальными, собственно, но важно услышать обрекающие слова из его уст.
Чтобы именно он взял на себя грех, а они что, они – простые исполнители!
Он оглядел обращенные к нему лица. Смотрят уже внимательно,
но без подобострастия. Усмешки спрятали. Он сумел приучить обращаться к нему
как к равному, спорить, требовать, настаивать, смело отстаивать свое мнение.
Только на людях должны обращаться к нему как к князю, выказывать почтение, а в
своем кругу они – малая дружина единомышленников, повязанных одной веревочкой.
Большей частью такие же изгои, как и сам их князь, они потеряют все, если ради
лести или улыбки на лице князя, уже без малого великого, утаят важное, хоть и
горькое слово.
– Для того сейчас и собрались. Я не хочу ничего решать
без вашего совета. Вы, новгородцы, моя единственная опора! Уйдете в свой
Новгород, а я останусь один на один с Ярополком и его боярством…
– Сильно поределым, – усмехнулся Тавр.
Владимир бросил на него быстрый взгляд. Тавр улыбался, но за
благостным выражением проскальзывал волчий оскал. Хилому боярину явно
понравилось быть мясником на бойне знатного скота.
– Поределым, – согласился Владимир, – но все
же опасным. Но на место павших встанут знатные из их же родни. Эти будут
полыхать злобой вдвойне. И как к сыну рабыни, и как к убивцу их кровных. Так
что Ярополк скоро обрастет сторонниками. И на этот раз возьмет верх еще в
Киеве.
Тавр сказал уже без улыбки:
– Удивляюсь тебе, княже! Он же лютый враг твой. Вот и
поступай как с врагом.
В горнице стало тихо. Все отводили друг от друга глаза.
Владимир молчал. Стойгнев сказал нерешительно:
– А если приставить к нему своих людей, когда сошлем
княжить на край света?
Тавр сказал с презрением:
– Он тут же перережет им глотки.
– Мы его достанем хоть на краю света!
Тавр покачал головой:
– Край света – здесь. Понял?
Владимир развел руками:
– Ни один рус не поднимал руки на своего князя. Это в
поконе отцов, это вошло в нас с молоком матери. Тем более на безоружного,
беззащитного человека!
Тавр хохотнул, ткнул кулаком в бок Войдана:
