Владимир, видя, как всадники попятились, выпрямился,
чувствуя, что пришел его смертный час. Внезапно он услышал далеко в небесах
хриплый, зовущий на бой и подвиги звук боевого рога. Кровь вскипела, он крикнул
громко и страшно:
– Давай!.. Но ты ромей, а значит, не воин, а торгаш.
Прикинь как торгаш: не дорого ли придется платить за мою голову, когда сюда
придут войска моего отца, неистового Святослава, уничтожая все на пути, сжигая
города, вытаптывая посевы, уводя сотни тысяч ромеев в полон? Не дорого ли
будет, если ваши крепости рухнут в пыль, когда ваш император в страхе запрется
в этом городе, на ворота которого мой дед уже прибивал свой щит? Если эта цена,
торгаш, не покажется слишком велика, то натягивайте луки, трусы!
Начальник стражи сказал глухо:
– Юный росич нам грозит!.. Принцесса, позволь…
Владимир встретился с глазами принцессы, и у него стало сухо
во рту. Долгое время они неотрывно смотрели друг на друга. Такого нежного лица
он не видел даже во сне, в неясных грезах, а глаза у нее были огромные,
понимающие, смотрящие прямо в душу. Он уже понял, что она увидела и поняла
больше и лучше стражей, сильных и тупых воинов, и что даже сейчас, в своем
детском возрасте, умеет владеть собой… даже лучше, чем он, она умеет
заглядывать в будущее, как подобает наследнице великой империи, слово которой
весит очень много.
Она наконец оторвала взгляд от его юного лица, варварски
мужественного и даже красивого особой дикой красотой, свойственной
неприрученным животным, проговорила презрительно:
– В путь!.. Слишком много чести для варвара, Войдан,
чтобы с ним даже разговаривали. Ты готов поднять меч на червя? Тогда тебе
придется купить новый, а этот выбросить как оскверненный. Что с того, что не
пал на колени? Ведь не заставляешь же кланяться мне каждую бродячую собаку или
кошку, и того более – букашку? Законы наши для людей! А варвар – не человек.
Носилки приподнялись, всадники выровняли строй и поехали по
обеим сторонам. Начальник стражи покосился на дерзкого и – Владимир даже
вздрогнул – подмигнул. Передовая группа унеслась вперед с кличем: «Принцесса
Анна! Принцесса Анна! Дорогу принцессе Анне!»
А он остался на улице, опираясь спиной о стену. Ноги
дрожали, едва не опустился на землю. Сердце стучало так, будто хотело выломать
ребра и броситься на обидчиков. Он сам не понимал, почему пришел в такую
ярость. Почему наплел про Святослава – тот и пальцем не шелохнет, чтобы помочь
– про князя Олега, который никогда не был ему дедом. Или те обиды, что терпит
там, невыносимы здесь?
– Я отомщу, – произнес он свирепо и, не попадая в
ножны, кое-как убрал меч и нож. – Я покажу!.. Они узнают!
Еще не знал, что каждый ребенок в бессилии кричит это после
каждой большой обиды. А в детстве все обиды – огромные и невыносимые. Даже
смертельные.
Не все запоминаются. Но рубцы оставляют.
Глава 8
Их провели по улице между роскошнейшим ипподромом – здесь
стен не углядеть за множеством статуй из драгоценного мрамора – и просто
сказочным садом. Дальше виднелся большой императорский дворец.
Владимир слышал изумленное аханье то справа, то слева. Он
шел, стискивая зубы, стараясь во всем подражать Добрыне. Дворец был
белоснежным, от него веяло чистотой и свежестью. И настолько огромен, что,
казалось, под его крышей можно разместить весь Киев. Огромных колонн из
фригийского мрамора было не меньше, чем березок в днепровских лесах.
Но белые колонны, в отличие от березок, были в три обхвата,
гладкие и без единого пятнышка, они вздымались на немыслимую высоту, там
красиво изгибались портики. Колонны были украшены золотом, серебром, глаза
разбегались от цветного мрамора, порфира, живописи, изумительной мозаики.
Их вели по широкой дорожке к главному входу, а по обе
стороны благоухали деревья с невиданными цветами. Владимир потрясенно понял,
что многие деревья не настоящие! Их листья цвета осени не шелестят, а слегка
позванивают, ибо из чистого золота!
Между деревьями сидели огромные, отлитые из золота львы. Они
страшно рычали, смотрели на проходящего Владимира рубиновыми глазами,
поворачивали за ним голову, свирепо били по земле золотыми хвостами. Кромка
дорожки к дворцу была выложена блестящими массивными плитками из серебра.
В саду шелестели фонтаны. Красиво изогнутые струи
поднимались выше вершин деревьев. Владимир чувствовал на лице тончайшую водяную
пыль. Над головой пролетали яркие сказочные птицы.
Принцесса Анна с подругой тайком рассматривали с балюстрады
неспешно шествующих через сад русов. Обе прыскали со смеха: эти грузные важные
мужчины так потешно и пугливо шарахаются в стороны, когда над головой пролетает
попугай с криком «Слава базилевсу!» или когда навстречу выскакивают обезьяны и
выпрашивают сладости!
Когда на дорожке, посыпанной золотистым песком, появился
юный варвар, что не преклонил колени, она впилась в него взглядом. Вдруг ей
стало тревожно. Вспомнила подслушанные разговоры отца, его василиков, высших
чиновников. Над империей уже столетие сгущается туча, с каждым годом молнии
бьют страшнее, а гром гремит громче. Империя будет разрушена, все понимали. Как
был захвачен и разрушен Рим германцами, так Константинополь будет разрушен
русами. Их походы становятся все разрушительнее, беспощаднее. Это был мощный
натиск, в результате которого в самом Константинополе как грибы вырастают целые
кварталы русов. Силой и нажимом росские князья добивались привилегий и льгот
для своих купцов и товаров. Вообще Восточно-Римская империя на треть уже заселена
вторгающимися славянами. Славяне заняли важнейшие посты в армии, в управлении
страной, они становились императорами, они вершили суды и творили историю своей
новой родины. Жители империи еще называли себя греками, хотя уже говорили на
смеси славянского с остатками греческого, половина на половину, а историки,
любившие точность, называют их новогреками, в отличие от настоящих греков,
населявших ту Грецию, прежнюю, Элладу. Но худшие для империи из славян были те,
кто попал под власть русов и болгар. И те и другие редко шли на службу, а
неприкрытой целью русов и их Киевской Руси было захватить Константинополь и
сделать его стольным градом своей молодой и быстро растущей империи, которую
они еще просто не догадываются именовать империей.
Да, здесь о скором падении Константинополя знают от мала до
велика. Тень обреченности витает над каждым. Все знают, что именно росы возьмут
и разрушат город. И что роковой час уже близок. А каким город будет уже под их
властью, этого не мог предсказать никто.
Этот молодой варвар, еще мальчик, нет, уже юноша, идет
спокойно, не удостаивая взглядом диковинные цветы, привезенные ее отцом, дедом,
прадедом из дальних стран Востока. Не заинтересовался крохотной обезьянкой,
размером с ладонь, но удивительной копией человека – как сказал митрополит,
жалкой попыткой Сатаны тоже создать своего человека, и когда испуганный
базилевс хотел было истребить всех обезьян, как создание рук врага рода
человеческого, просвещенный митрополит удержал, сказал назидательно, что пусть
живут и служат примером, как далеко Сатане до Создателя.
